Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями

Оставалось понять, что именно нужно прекратить. Посторонних женщин я избегаю, наркотики не пробовал ни разу в жизни и не интересуюсь, друзей не предаю, долги возвращаю, вернее сказать, в долг не беру, левую щеку не подставляю, но у меня и правую никто не трогает, зависти к коллегам по ремеслу не испытываю, чужие ботинки не ворую, а свою обувь берегу. Не думаю также, что мои журналистские колонки серьезно нарушают мировую гармонию. Оставалось только одно.

Мой товарищ, писатель Андрей Рубанов, давно мне говорил: «Бросай пить!» И даже через других людей передавал: «Скажи ему, чтоб бросил».

Это казалось странным, а то и немыслимым: за семь минувших лет не набралось бы и семи полных дней, когда я был трезв с утра до вечера.

Как в песне поется: «Сколько я выпил – этим можно заправить ракету. Водка не помеха моему авторитету».

Но Рубанов сказал: «Да, и у меня так было. Я долгие годы каждый вечер был пьяный… Ну как пьяный – нормальный. Такой, какой должен быть».

Это он замечательно точно сформулировал: нормальный. Семь лет я был совершенно нормальный.

Я его спросил: «Андрей, а как жизнь без алкоголя?»

Рубанов говорит: «Жизнь без алкоголя гораздо неприятней».

Чтобы не откладывать в долгий ящик, я сразу же решил это проверить на себе и в ту же минуту бросил пить.

Вот не пью третий месяц, только на Новый год едва пригубил шампанского, эта бутылка так и стоит на подоконнике, полная… выдохлась, наверное, уже.

Меня не колотит от вида алкоголя, я не испытал ломки и ныне не испытываю смутного томления. Я просто не пью. Раньше просто пил, теперь просто не пью. И не курю, кстати, тоже, потому что без алкоголя никакого смысла в сигаретах вообще не вижу.

С тех пор я восстановил все документы, сохранил старую работу и нашел новую, быстро дописал новую книгу и продал ее, купил новый телефон и новую машину, только новую печень не приобрел – но старая заметно уменьшилась в размерах. По крайней мере, с недавнего времени я перестал чувствовать ее внутри. Надеюсь, она не усохла там совсем.

Я все жду, когда мне станет тяжелее и неприятнее от самого вида жизни.

Но и в трезвом виде жизнь прекрасна, бурлива, легкоступна.

Я любуюсь ее буйством, я благодарен ей ежесекундно, каждое утро я просыпаюсь с мыслью: «Как все прекрасно! Спасибо!» – и до сих пор не понимаю людей, которые уверяют, что счастье – мгновенно. Как же мгновенно, если оно не кончается никогда?

Остается лишь один вопрос: увидел ли я трезвыми глазами какие-то новые краски, ощутил ли новые ароматы, услышал ли неслыханные ранее ангельские звуки?

Знаете, нет.

Нет.

Отвечу как на духу: жизнь равно прекрасна не только в трезвом виде, но и в нетрезвом.

Но если нельзя – значит нельзя. Сказали: не надо – значит не надо. Самый большой человеческий дар – уметь расставаться с тем, что дорого.

А мне и не дорого. А мне и так хорошо. А мне и не нужно.

Только иногда. Иногда-то можно. Когда друзья приедут в гости.

(…слышите, друзья?)

Иные языки

Горан Петрович Различия (СПб. : Амфора, 2010)

В Сербии есть другие писатели, кроме Павича. Тоже хорошие.

Погружаешься в эту книжку с чувством некоторой, прямо скажем, скуки. Проза Петровича слишком прямолинейная, плывет от точки до точки – без той аритмии, которая заставляет вздрагивать всем существом, а затем о своем существе забывать напрочь.

Эту прозу чаще всего просто читаешь. Я так и не прижился в мире Петровича, не растворился там (как, собственно, и в мире Павича – но, наверное, мне там и делать нечего).

Однако потом, когда понемногу принимаешь неспешные законы этой прозы, все начинает работать.

В сборнике пять новелл, они построены по одному и тому же принципу.

Берется какая-то вещь, и через нее, как через створку, происходит постепенный (и в чем-то ожидаемый) выход в национальное, в общечеловеческое, в то, что вне человека и выше его. Семейный альбом, кинотеатр, дом отдыха, вокзал и поезд, телевизор и человек, однажды выключивший его.

Первая вещь (про семейный альбом) самая простая. Ну, ребенок осознал, что Дед Мороз поддельный (и вот он на фото). Ну, хотел дунуть в настоящую оркестровую трубу, а вышел писк (и вот он на фото). И т.д. – служба, дружба и прочая тяжба. В одной песне Михаила Щербакова на ту же тему больше и точности, и остроумия («Снимок за снимком, дым, клочки. Скулы, виски, очки, зрачки. / Дети, отцы, мужья, зятья. Кто же из оных я?»).

Во второй появляется кинотеатр и все его зрители. Каждый из зрителей в силу тех или иных причин занимает определенный ряд в зале и ведет себя на сеансе определенным образом. Но какое-то время спустя глядь – и картина предвоенной Югославии и полтора десятка отличных, из плоти и крови, трагичных и смешных типажей как есть перед глазами.