Книжка для раков. Книжка для муравьев (сборник)

Теперь, когда матери не было дома, они стали позволять себе разные вольности, но всякий раз по ее возвращении заверяли, что были очень прилежными и послушными. Во время своих прогулок они приходили на детские площадки, где творились самые дикие вещи, а потом всегда называли другое место, которое, как они знали, было угодно матери.

С каждым годом они становились все более дерзкими и нахальными в своей лжи, и в конце концов дело дошло до того, что госпожа Зимпелин для своих детей стала посмешищем.

Наказывай своих детей, если они говорят правду!

Однажды Фриц захотел поймать муху, и вот он взмахнул рукой вслед за ней, ударил по стеклянной кружке отца так, что она упала на пол и вдребезги разбилась. Бедный мальчик чуть не умер со страху. Вместе с тем он подумал, что все-таки будет лучше, если он сразу пойдет к отцу и сам признается ему в содеянном. Он уныло поплелся его искать и в конце концов застал в саду.

– Ах, папа! Папа! – сказал он. – Только не ругайся, я хотел поймать муху и попал по твоей стеклянной кружке.

– Что? По стеклянной кружке? И ты ее разбил?

– Да, я ее разбил, миленький папа! Но я вправду сделал это нечаянно.

– Ах ты, безбожный мальчишка! Ну, погоди, я рассчитаюсь с тобой за стеклянную кружку, так что ты меня навеки запомнишь.

– Ах, папа! Что ты хочешь сделать? Миленький, миленький папа! Ты что, хочешь срезать иву и меня побить? Ах, я… я прошу, я прошу… я никогда больше…

– Ты несносный мальчишка.

– Ой, папа, не бей.

– Нет, ты получишь.

– Папа, мне больно.

– Ничего, зато поумнеешь.

– Ах, моя рука! Моя рука! Ах, папа, послушай! Я никогда больше не буду.

– Навеки запомнишь! Я научу тебя, как разбивать стеклянную кружку.

– Ах, Господи – моя рука! Моя рука!

В другой раз Фриц листал книжку с картинками. Не успел он опомниться, как книга выскользнула из рук, он хотел было ее поймать, схватил за листок, и – на тебе – листок порвался прямо посередине. Никому не было так страшно, как Фрицу; он закрыл книгу и молча поставил ее обратно на место, откуда взял.

Через несколько дней отец захотел что-то найти в этой книге и обнаружил разорванный лист. Он сразу же спросил Фрица, не знает ли тот, кто порвал лист? Фриц признался, но, кроме того, рассказал, как это произошло, и попросил отца за это все-таки не наказывать.

Но все это нисколько не помогло. Отец задал Фрицу такую же трепку, как в тот раз, когда тот разбил стеклянную кружку.

Тогда Фриц понял, что его отец вообще не хотел слышать правды, и начал постепенно от нее отвыкать.

Если затем он опять что-нибудь учинял, то никогда в этом не признавался. То он вообще отрицал это, то перекладывал вину на кого-то другого.

Он был очень рассеян и поэтому разбивал то стеклянные банки, то чашки, но всякий раз умел выпутаться и доказать, что он в этом не виноват. То ветер распахнул окно и сбросил стаканы, то кошка вскочила на стол и разбила чашки.

Однажды он пролил на свою одежду полную тарелку с соком от жаркого. Вместо того чтобы признаться в этом отцу, он без единого слова повесил одежду на свое место. Когда на следующий день он должен был ее надеть, он с диким ревом прибежал к отцу. «Папа! Папа! – закричал он. – Посмотри, что с моей одеждой! Кто-то пролил на нее жир, и появилось большое пятно – испорчена красивая одежда!»

«А уж не сам ли ты, – спросил отец, – это сделал?»

«Я? – ответил он, – Я не пачкал своей одежды. Нет, правда, я этого не делал».

Теперь Фриц всякий раз легко выходил из затруднительного положения. Если он лгал, то все его легкомысленные выходки сходили ему безнаказанно. Если он говорил правду, то получал порку. Надо ли винить его в том, что он предался лжи?

Давай им своими разговорами повод ко лжи!

1. Маленький Трауготт встал с постели совершенно бодрый, разве что был несколько румянее, чем обычно, наверное, потому, что с головой залез под одеяло.

– Сердечко мое, – спросила напуганная мать, – что с тобой? У тебя же все лицо горит.

– Со мной все в порядке.

– Давай-ка проверим твой пульс! Ой, и вправду как он стучит! Ты все же не болен? Голова у тебя не болит?

– Немного.

– Ну вот. Где у тебя болит?

– Я и сам не знаю.

– Не здесь ли, у лба?

– Да, очень сильно болит.

– А тело режет?

– Да.

– О, Боже милостивый! От своих детей ничего не имеешь, кроме беспокойства и горя. Муж! Муж! Беда! Наш маленький Трауготт заболел. Он жалуется, что у него болят голова и тело. Мы действительно не можем отпустить его в школу.

Мать маленького Трауготта обманывалась так очень часто. Она несколько раз за день спрашивала, не жарко ли ему? не замерз ли он? не болит ли тело? Она начинала крайне беспокоиться, если на этот вопрос он отвечал утвердительно. Ведь такому больному ребенку нельзя было идти в школу. Такому болезненному ребенку ни в чем нельзя было отказать – все должно было быть в его распоряжении, чтобы он, скажем, не рассердился. Не могло отсутствовать и какое-либо лакомство, чтобы все-таки несколько усладить маленького хитреца.