Наконец-то пришла весна. Мне удалось пережить удушающую зиму с увядшим супружеским ложем и быстро вернуться к десятилетнему ребенку, с которым мы не виделись с прошлого года. Я прониклась свежим ветром, ощущая духовное единение с книгами, торчащими из вьюков, – другими словами, ко мне возвращалась жизнь. Ударив пятками по бокам мула, я поочередно облизнула десны и перешла на галоп. Вернуться к любимому делу было настоящим бальзамом на душу. И радостью, сопряженной со свободой, отбросив все обиды, жалея ушедшую молодость и несбыточные мечты, растворившиеся в дебрях суровой жизни, суровой земли, суровых мыслях и предрассудках ее жителей.
Глава 4
Шестнадцатилетняя Ангелина Моффит, подперев бока, босиком стояла во дворе. Ее широкое поношенное светло-розовое платье, подобно хитону Иисуса, развеваясь на ветру, било складками по ногам, а под тонким дырявым домашним халатом трещал подол. На ее лице отчетливо виднелось беспокойство.
– Василек! – замахала она мне. – Как вовремя! Уже апрель! Я соскучилась. У тебя новый мул? Как его зовут?
– Юния.
– Какое красивое имя. Иди сюда, Юния. Мой старенький апостолик.
Ангелина, одна из моих самых юных читательниц, напомнила о том случае, когда я читала ей стих 16:7 из Нового Завета «К римлянам», в котором говорилось о Юнии, единственной женщине-апостоле. Те же самые строки читала мне мама, именно поэтому мулу досталось это имя. При первой же поездке мне в глаза бросилась смышленость животного, когда она замерла на месте, учуяв впереди опасность. Этот полутораметровый защитник и пророк уже спасал меня от рыси и стаи бродячих собак, а совсем недавно не позволил упасть на скользком склоне, который мог обвалиться под ногами в любую секунду.
Моя предусмотрительная девочка, не торопясь, дала мне время осмотреться и заметить рысь, чтобы та ускользнула от нас, еще она услышала собак на запредельном для человеческого уха расстоянии и спряталась в укрытие, до которого они не могли бы добраться. Кроме того, она напрочь отказалась взбираться на замшелый склон, вынудив меня слезть и увидеть проблему собственными глазами, в результате чего я осталась в дураках, приземлившись на пятую точку после неудачной попытки подняться наверх. Юния не была капризной, как моя старая лошадь, и, к тому же, могла везде пройти, в отличие от осла. Ее не пугали проблемы, и при необходимости она всегда была готова защищаться или атаковать. В народе говорили, что хороший мул намного лучше обычной лошади, а езда на нем так же надежна, как заряженный дробовик, без которого не выжить в наших опасных краях. Но этого было недостаточно, чтобы убедить в ценности Юнии Па, который, помимо прочего, не доверял ей из-за скверного характера.
Уткнувшись носом в плечо Ангелины, Юния тут же подружилась с ней, позволив девочке взяться за поводья и привязать их к высокому пню, покрытому грибами-трутовиками.
– Она здесь! Книжная дама привезла книжки! – закричала Ангелина, повернувшись к дому.
Я слезла с мула и стала копаться во вьюке.
– Прости, что так долго. Была зима, и… – пришлось погасить невысказанные слова в воздухе, чтобы не вспоминать о том браке.
– Слыхала. Это неважно. Главное, что ты здесь сейчас. Я скучала по тебе, – тактично ответила Ангелина, сменив тему разговора.
Мне было интересно, что именно она знала. Отдав Ангелине
–
–
Я тоже ничего подобного не видела, но верила ей на слово.
– А еще, – она покрутила указательным пальцем, – я знаю, что жена президента прилетела на одном из таких дирижаблей к нам в Кентукки.
Теперь мы обе смотрели на небо, пытаясь представить Элеонору Рузвельт, сидящую в сером брюхе машины, перелетающей горы.
– Трудно поверить, что люди могут добраться до наших краев такими путями, – говорила Ангелина. Едва дыша, она сделала из рук бинокль и сквозь него изучала небеса. – Скоро людям не понадобятся мулы и даже собственные ноги. За них все будут делать большие машины.
Она просунула свою руку под мою, и я замерла в полном оцепенении Еще ни один белый человек так нежно не прикасался ко мне. Никто, кроме Ангелины. Но сколько бы раз она ни трогала меня за руку, внутри я ощущала дискомфорт и аккуратно одергивала себя, веря в то, что могу наслать на нее проклятие.