Я разделяю чувство глубокого облегчения, охватившее всю страну, но напряженная обстановка на Кубе никогда не пугала меня по-настоящему – я так и сказала Фриде во время того ночного звонка. Наверное, мне было трудно представить, что третья мировая война уже стоит на пороге, а мы ничего не можем с этим поделать. Или все проще: размышления о воображаемой жизни занимали меня куда больше, чем судьбы мира. В общем, мне не верилось в неизбежность и серьезность этой угрозы. Как оказалось, я была права.
Пью кофе и обдумываю произошедшее. Я помню, как звонила Фриде посреди ночи и как она меня утешала. Помню новости про Кубу и вечер перед телевизором. Но что случилось между этими событиями? Качаю головой. Ничего, чистый лист. Что я делала, с кем разговаривала, о чем думала?
Допиваю остатки кофе, старательно отгоняя панику. Разве так может быть? Мне не удается вспомнить ни одной подробности о прошедших днях. Заглядываю в мусорную корзину, но там лежит только скомканная вчерашняя газета, хлебные крошки и упаковка от шоколадной плитки «Хершис». Я даже не помню, как ее ела. Когда? Где я была, что делала, где купила эту плитку? Отчаянно пытаюсь найти в памяти хоть одну зацепку, но тщетно.
Нужно собраться и перестать витать в облаках, думаю я, выходя на улицу за почтой. Пришла открытка от мамы, она явно отправила ее в разгар Карибского кризиса:
Качаю головой. Я обожаю маму и понимаю ее тревогу. Но неужели она всерьез считает, что я сорвусь с места и уеду? Сяду на самолет, улечу от Фриды, магазина, Аслана, всех моих повседневных забот? Хорошо, что кризис на Кубе закончился и нам не нужно спорить на эту тему.
К счастью, сегодня у меня выходной. Я планировала съездить домой к родителям и как следует все там проветрить. Вытереть пыль, убрать листья во дворе, если хватит времени. К их возвращению дом должен сиять. Политические неурядицы закончились, теперь все должно идти по плану: родители вылетят из Гонолулу в среду вечером и будут дома в четверг.
Надеваю старые бриджи и поношенную хлопковую блузу, повязываю на голову платок и выкатываю велосипед из сарайчика на заднем дворе. Стоит прохладный пасмурный день. Я пересекаю шоссе Вэлли и выезжаю на мост Даунинг-стрит. Поднимаюсь на холм, сворачиваю направо и еду по Луизиана-авеню вдоль южного края Вашингтон-парка – несколько снов назад мы гуляли там с Майклом.
Проезжаю мимо Южной средней школы, где я училась. Школьная башня высится над крышами домов и макушками деревьев, часы показывают восемь утра. Слышны невнятные голоса: ученики стекаются к дверям школы, спешат на занятия. Уроки еще не начались, но дети ведут себя на удивление тихо – если мне не изменяет память, по утрам в школе стоял жуткий гвалт: все бурно готовились к новому дню.
Я наблюдаю за ребятами, глубоко погрузившись в свои мысли. Когда я сама была подростком – страдающим юношеским максимализмом, понятное дело, – школа казалась мне камерой пыток, таящей в себе множество страшных мучений. В моей жизни не было
– Ой! – Мисс Паркер быстро поняла свою ошибку. – Ты же не Мелвина. Я хотела сказать «Китти»… Извини, Китти. Ответь, пожалуйста, на двенадцатый вопрос на девяносто восьмой странице. Выйди к доске и покажи свое решение.