Книжник. Сладкая месть

Вновь прибывшие люди делились на две примерно равные группы. Одни были выряжены – как и пасечник Вьюга – в серые штаны и тёмно-синие вотолы. Одежда же других путников напоминала воинскую: на головах красовались неуклюжие шлемы чёрного металла, а на торсах – кожаные куртки-камзолы, оснащённые прямоугольными металлическими пластинами. К широким поясам «кожаных» типов были приторочены ножны с короткими мечами, у некоторых за спинами размещались чёрные длинные луки и нарядные колчаны, заполненные оперёнными стрелами.

«А, вот, сапоги у всех одинаковые», – заторможено отметил Гарик, чувствуя, как в голове продолжает шуметь-гудеть славянское хмельное пиво, в которое, очевидно, коварный пасечник подсыпал местного сонного зелья. – Они, кажется, называются – «калиги[16]»…

Вьюга по-свойски обменялся крепкими рукопожатиями с мужиками, облачёнными в штатские наряды, почтительно кивнул головой «воинам», а перед одним из них – высоким и широкоплечим, в шлем которого был вделан жёлтый (золотой?) кругляш – склонился в низком поясном поклоне, коснувшись кончиками пальцев пыльной травы. Выпрямившись, пасечник стал о чём-то возбуждённо рассказывать, отчаянно и красочно жестикулируя при этом руками.

«Сообщает, сволочь старая и подлая, о неожиданных ценных трофеях, понятное дело», – внутренне поморщился Гарик. – «Сейчас, явно, изображает ладонями женские прелести, заслуживающие самого пристального внимания…. А руки и ноги пленникам, гнида самоуверенная, связывать не стал. Мол, сонный напиток, он лучше любых крепких пут. Напрасно это ты, старинушка. Ох, напрасно! Страховаться и перестраховываться надо всегда и везде. Бережённого, как известно, добрый Бог бережёт. Если, ясен пень, не задремлет – часом – на своих безбрежных и скучных Небесах…».

Внимательно выслушав Вьюгу и подумав с минутку, славянский начальник подозвал к себе остальных «военных» и принялся давать краткие указания, сопровождая их скупыми, но доходчивыми жестами. Вскоре все телеги – одна за другой – скрылись из видимости. На поляне остались только две крытые повозки и четверо «кожаных», включая их рослого и широкоплечего предводителя.

«Дело упрощается!», – мысленно обрадовался Гарик. – «Теперь, главное, не суетиться по-пустому и всё делать вовремя. Лишь бы дров не наломать…. Ерунда, прорвёмся! Типа – ещё повоюем, и кровушки – всяким и разным наглым ухарям – попортим от души…»

Пасечник и славянский командир подошли к спящим (к пленным?), почти вплотную.

– Ово, Борх, шишы[17]! – видимо, продолжая ранее начатый разговор, важно и пафосно объявил Вьюга. – Або[18] прелестные[19] прелагатаи[20] мунгитов[21]…

– Ноли[22], – невозмутимо откликнулся Борх.

– А, девки? Перси[23], стегны[24] кудесны[25]! – не унимался разговорчивый пасечник. – Баскак[26] слуг Сварога буде рад!

– Ноли, базыга[27], ноли…

– А, отроки? Дващи[28] сильники[29]! Благие буде кофары[30]!

– Ноли, – последовал всё тот же краткий ответ.

Вьюга и Борх, отойдя в сторону, принялись, как предположил Гарик, отчаянно торговаться. Пасечник настойчиво толковал о молодом и сильном «оре[31]», а его высокопоставленный собеседник предлагал – за четырёх аманатов[32] – энное количество неких «кун[33]».

Наконец, долгий торг пришёл к какому-то конкретному компромиссу, договаривающиеся стороны обменялись крепким рукопожатием, после чего Борх, подняв правую руку вверх, громко прокричал длинную и заковыристую фразу, так и не понятую Гариком до конца.

«Что-то там про Дом великого и благостного Сварога», – недовольно прошелестел внутренний голос. – «И про очень уважаемого баскака, который обожает – плотно и вдумчиво – общаться с красивыми и молоденькими девками…».

Вскоре две гнедые лошадки, недоверчиво всхрапывая, остановилась в метре от кошмы, и «кожаные» типы принялись, перебрасываясь солёными и сальными прибаутками, затаскивать внутрь повозки тела спящих. Гарика, крепко зажмурившего глаза, загрузили первым, и он с удивлением ощутил, что рядом с ним – на толстой подстилке из мягкого свежего сена – лежит кто-то живой и тёплый.

«Очевидно, здесь находятся и другие пленники», – услужливо подсказал предупредительный внутренний голос. – «Не торопись, братец, успеешь ещё полюбопытствовать. Прикрой снова глаза ладошкой. Прикрой, прикрой, родимый! Каждому овощу, блин горелый, своё время…».

Послышался резкий щелчок кнута, через секунду-другую прозвучала совершенно логичная фраза:

– Но, клячи! Ходу! Борзо!

Повозка, плавно покачиваясь из стороны в сторону, медленно ползла по просёлочной дороге, вернее, по узкой и кривой просеке, старательно прорубленной через (сквозь?), густой субтропический лес. Судя по долетавшим характерным звукам, вторая повозка ехала следом.

Рядом с Гариком тихонько перешептывались между собой мужчина и молодая девушка, связанные по рукам и ногам. Те самые, как он успел рассмотреть мельком, которые – совсем недавно – кормили на озере жёлтой репкой дружелюбных «водных динозавров».