Книжник. Сладкая месть

На округлом гранитном валуне, метрах в тридцати пяти от них, восседал лысоватый пожилой человечек, облачённый в неприметную тёмную одежду. По выпуклой, идеально-выбритой щеке старика змеился толстый багровый шрам. За гранитным валуном криво ухмылялись два здоровенных облома в пробковых шлемах, небрежно сжимавшие в ладонях короткоствольные чёрные автоматы.

– Не стреляйте, господа! Не надо! – испуганно заблажил Конкин. – Мы с другом являемся мирными туристами. Честное и благородное слово. Обыкновенные туристы. Русские туристы…

«Дурак законченный, так его и растак…», – чувствуя, как его охватывает-обволакивает липкий ужас, успел подумать Крыленко. – «Послал же Бог напарника…».

– Русиш? – хищно улыбнувшись, удивился лысоватый дядечка. – О, майн Готт…. Фойер!

Вдумчиво и несуетливо «затявкали» короткоствольные чёрные автоматы…

Второй параграф. Медвежья охота

– Вью, вью, вью, – настойчиво и приставуче звенело в ушах. – Вью-вью-вью…

– Теперь я, кажется, понимаю, почему вьюгу назвали – «вьюгой», – пробормотал Санька. – Глаза – насмерть – залепило мокрым снегом…. Холодно-то как, мать моя женщина. Холодно и промозгло…

Он, разгребая руками снег, поднялся на ноги.

Заснеженный лес. Вернее, заснеженный – по полной программе – столетний сосновый бор.

Мазур был – по прожитой жизни – крепким и виды видавшим человеком. Иные индивидуумы в современном литературном мире не приживаются. То бишь, вылетают – как пробки из пузатых бутылок, заполненных игристым шампанским – прямо в дверной проём.

Не говоря уже о долгой и успешной спортивной карьере – чёрный пояс по карате-до и всё такое прочее. Многое он повидал и испытал. Многое…

Но даже ему, битому и тёртому, сложившаяся ситуация категорически не нравилась.

Был – всего минуту тому назад – май месяц. Вернее, его последние денёчки. Ласковые такие, тёплые и чарующие…. Цветущие сады старого садоводства под Санкт-Петербургом. Приветливое солнышко. Добрый ветерок по лицу. Было…

И?

Снежная матёрая зима. Колючий порывистый ветер. Столетний загадочный лес. Чёрная тоскливая ночь. Отсутствие мобильного телефона. Вьюга…. А, может, лишь лёгкая пороша?

Может, и пороша. Но, скорее всего, обыкновенная метель. Причём, слабенькая такая, затихающая – прямо на глазах. Бывает.

Бывает, конечно. Но, крайне редко…

Ему стало холодно. Уже – реально холодно. Заледенели и скрючились пальцы рук и ног.

Ног? Ну, да. В модных итальянских ботиночках сорок пятого размера. Тонкая, тщательно-выделанная кожа, как-никак. Твою мать…

Мазур пошёл на удачу. Через глубокие снега и полную темноту, не разбирая дороги. Чисто на удачу. От полной и окончательной безысходности. Ориентируясь только на яркие звёзды и, понятное дело, на желтоватый диск Луны.

Минута, другая, третья. Противный и надоедливый шум в голове.

«Нежели, это конец?», – лёгким зимним ветерком зашуршали в голове тоскливые и безрадостные мысли. – «Полный, бесславный и окончательный? Неужели…. Может, повеситься? Как это – на чём? Имеется крепкий брючный ремень. Натуральная кожа. Между прочим, английский. Купленный – два месяца тому назад – в Бирмингеме. Всё равно, ноги скоро обморозятся. Мать его…. Чего, спрашивается, ловить? Итак? Слабо? Вот же, она, подходящая берёзка. Крепкая, стройная и ветвистая. Типа – по Есенину. Мол, как жену чужую – обнимал берёзку…. Клён, ты мой опавший. Клён, заледенелый…. Ну, чего ждём, урод пузатый? Снимай ремешок, морда. Будем проверяться на вшивость…. Стоять! Отставить! Наблюдаю впереди небольшой стог сена. Припорошённый слегка. Но, всё же…. Ура! Живём! Повешенье переносится на неопределённое время…

Мазур, по щенячьи подвывая от восторга, рванул вперёд.

– Сено, сено, сено, – непослушными пальцами нашаривая в кармане куртки спасительную зажигалку, нашёптывал он. – Живём, живём, живём. Лишь бы оно загорелось. Господи, подсоби…

Сено, естественно, загорелось.

Немного отогревшись, Александр Александрович подтащил – к костру от леса – несколько дельных берёзовых коряг.

Одну положил в бордово-оранжевые угли костра. Остальные пристроил рядом – про запас.

После этого он достал из кармана брюк многофункциональный армейский швейцарский нож.

– Предусмотрительность – высшая благодетель истинного путешественника, – громко известил Мазур. – Мы ещё поборемся, блин горелый…

Он, выдвинув самое длинное лезвие, нарезал целую кучу пушистых еловых веток-лап и выложил из них – с наветренной стороны от костра – толстый и надёжный «матрац».

– Будем спать, – пристраивая в костёр очередную берёзовую корягу, подбадривал сам себя Санька. – Может, утром что-нибудь прояснится? Ладно, перебедуем…

Метель (или вьюга?), мела по-прежнему. Но яркий костёр, бодро постреливая аметистовыми угольками во все стороны, внушал-обещал надёжду…

Надежду – на что?

На то, что удастся, не смотря ни на что, выкрутиться. Вопреки всему и вся. Даже вопреки собственному трусливому внутреннему голосу, который – без перерыва – упрямо нашептывал: – «Он пришёл, белый и пушистый песец. Он уже не уйдёт…. Он пришёл, белый и пушистый песец. Он уже не уйдёт. Никогда…».