Книжное дело

— Следы вели вдоль стены Белого города, заворачивали влево. Были видны места, где зверь ронял посольскую голову, терзал ее, тащил дальше.

Головин выпил, закусил. Князь Константин оленину отодвинул. Выпил судорожными глотками. Понюхал бархат.

— Идет погоня час, идет другой. И замечают загонщики, что зверь идет по кругу, все левее и левее. Призадумались охотники. Неправильный это медведь! Уж справа лес выглядывал и речка подо льдом, буераки, буреломы виднелись. Давно медведь должен был в лес поворотить, в буераках спрятаться! А он заворачивает к Гончарной слободе. Охотники быстрей идут по следу, внимательно смотрят на отпечатки. И вдруг!…

Князь Константин уронил пустую вилку.

— … передовая сука ка-ак завоет! Ка-ак завертится на месте! Остальные тоже завыли, сбились в кучу, жмутся друг к другу. Мужики замерли, следят за главной борзой. А она вертится все быстрее, быстрее, уже не видно ни хвоста, ни лап! И вдруг, трах!..

Головин ударил кружкой в стол. Князь побледнел, хоть и выпито было немало.

— … упала с-сука, вытянулась и сдохла! Ну, и черт бы с ней, погнали остальных собак. Но где след? Вот он идет от Белого города, вот — круг, вытоптанный в снегу покойной, но из круга нет медвежьего выхода!

И вдруг лесничий дед Матвей заверещал: «Есть след, — говорит, — только не медвежий, а человеческий!».

Смотрят загонщики, и правда! — в круг никто не входил, а из круга идет четкий след босой ноги. Крупного, между прочим, размера. И капли ногайской крови сбоку продолжаются!

Пошли, перекрестясь, по этому следу, да где там! След нырнул в Гончарную слободу и затерялся. Опросили народ, — никто такого босяка не видал. Ни с головой, ни без головы.

С тех пор у нас такое началось! Что ни день, обнаруживаются медвежьи следы, весной на всех заборах — клочки линялой медвежьей шерсти. Уж и засады устраивали, и облавы. Перебили по окраинам всех медведей, домашних посадили на двойные цепи, а страсти продолжаются. То кто-то замок на торговом лабазе сломает, то ворота выбьет. И везде медвежьи следы находятся. Вот и понял народ московский, что это люди шалят — в медведей превращаются.

Головин снова налил, и Острожский выпил бессознательно.

— А сам посуди, князь. Отчего им не превращаться? Холодно, голодно, страшно. Берлоги разорены, подати огромны. Война, казни. Вот люди и дичают обратно. Ученые при дворе подсчитали, что если число оборотней будет множиться с нынешней скоростью, то вскоре вся Русь превратится в медвежье царство!

Борис Головин продолжал наливать и получил-таки заверение, что у князя нет возможности в Москву ехать. Свободное время расписано по дням.

— Да ты не волнуйся, Константиныч, — обнимал князя Борька, — мы тебе телегу наполним. Я сам пригоню. А не хватит, наполним дважды! Медведям книги на что?!

— Ладно, брат, — мычал князь, — наполняй!

Борис налил.

— Но чтобы Перино-припонтификус этот — непременно!

Когда через два месяца в Москве укладывали в сундуки обменные книги, Федя Смирной лично оборачивал их холстиной. Открыл на солнышке Аристотеля, и… окаменел. Ужас преисподний! На белом листе первой страницы жирными черными чернилами было начертано: «Перипатетика II» — часть вторая!

А в нашем «дубликате»? Часть первая!

Федя в безумии побежал по подземному ходу в библиотеку. Вот же Базельский каталог! Полная библиография Аристотеля: «Аналитика» — две части. «Поэтика» — одна часть и вторая под вопросом. Все прочее — тоже расписано по частям. «Перипатетика» — никаких частей! Федя упал на пол.

«Мама дорогая! Вымоли у Господа прощение твоему сыночку! Нельзя такое отдавать!»… Стал Федя угощать Головина: «Помоги, брат Боря! Спаси для родины клад бесценный! Христом Богом прошу!».

Боря ломался до третьей рюмки, потом принял соболью шапку, английский пистолет, кинжал из приданого Темрюковны и ускакал в Острог Польский.

Вернулся ближе к осени — забрать книжный обоз.

Федя щенком заглядывал ему в глаза.

— Живи, малый, — успокоил Головин, — вот это отдашь заместо «Припендетики» своей.

По клочку мятой бумаги на чистом церковно-славянском языке было написано страшное:

«Ветхий Завет Владимира Красное Солнце».

Эта книга, полученная нашим первокрестителем в Херсоне Крымском после его личного крещения, естественно, считалась бы величайшей драгоценностью царства, когда бы нашлась и была опознана, — опознана хотя бы так достоверно, как опознают чудотворные иконы в заплесневелых досках, а мощи святых — в костях из отвала. О возможном наличии Завета в пыльных стопках библиотеки Смирному намекнул в прошлом году отец Сильвестр — опальный духовник царя. Книга упоминалась также в одном письме царского прапрадеда Василия Темного. Этот коварный ослепитель двоюродного брата был пойман другим братом и пытался откупиться от ответного ослепления именно Заветом Красного Солнышка.