Книжное дело

— А я не пью, боярин. У меня от вина в животе нелепица случается, — сконфузился мальчик.

— А как разведаешь о мастерах? — Федор внимательно рассматривал хитрое конопатое лицо.

— Уж знаю средство. Ты меня только не гони.

— Я тебя, брат, не гоню, я тебя теперь не выпущу, раз ты поджог видел. Будешь у меня на цепи сидеть, у станка, и книги печатать.

Мальчишка открыл рот и задумался. Казалось, ему даже нравится идея безвыходной печати.

— Ну, если ты на цепь согласен, — хмуро проговорил Смирной, — то можешь о мастерах и не рассказывать. Мне их пропажа без убытку.

— Они в Литву сбежали, в Вильно! — выпалил Невежа, — а можно я по воскресеньям буду с цепи сходить? Мне воскресные службы пропускать епитимья не дозволяет.

— Ладно. Оставайся пока без цепи. До исправления живота и скончания епитимьи.

Невежа развернулся бежать, потом крутнулся обратно, прошептал, что мужика-искусителя знает, это был московский дворовый холоп князя Андрея Курбского, — и выскочил на воздух.

Глава 40. Исход. Спасительное приложение

Царь Иоанн IV Васильевич Грозный собирался уйти с Покрова в поход.

Он готовился отъехать из Москвы в обычное осеннее паломничество по дальним монастырям. Так повелось многие годы, что царь посещал захолустные обители, где, по его мнению, как раз и таилась истинная благодать. Иногда он даже пускался в богословские споры с московским монашеством: следует ли в этом году посетить Кириллов монастырь, уместно ли наведаться к ссыльному монаху такому-то в его холодной пещерке?

Походы длились месяц-другой и, как правило, завершались к Рождеству, — чтобы встретить Вифлеемскую звезду у собственных «яслей» и у родительских гробов.

Однако, в этот раз поход подозревался необычный. Бояре перешептывались, что царь не объявил цели путешествия, — это раз. Набирает отнюдь не паломнический припас, — это два. Было замечено, что в обоз государя грузились знаменитые сундуки со столовым серебром и парадным платьем. Ну, и что еще вспомнить для троицы? — а! — вот! Прибежал на митрополичье подворье мелкий служка Благовещенской церкви, прорвался в московские покои архиепископа Ростовского Никандра и жарко зашептал, что в домовом храме царя Ивана сняли с иконостаса почти все главные образа!

Никандр нахмурился. Он гостил в Москве вторую неделю и имел вторую тревожную весть за последние два дня. Вчера ему вот так же жарко шептали о погрузке царской сокровищницы. Никандр не верил в свое счастье.

Это же как здорово!

«Господь пресущественный! — воззвал Никандр. — Я раб твой навеки! Внял Ты мольбам моим!».

Радость Никандра была логичной. Если царь бежит из Москвы далеко, — например, за границу, — в Голландию или Англию, — туда ему и дорога. Если бежит близко, тут он в нашей власти. В лесной просеке перенять его намного легче, чем в кремлевской твердыне. А то, что это — бегство, теперь было несомненно.

Никандр снова кликнул мальчишку, послал погулять по Кремлю.

Через час отрок принес еще две благие вести.

На псарне готовят своры для борзых и телеги для собачьей утвари. Даже под щенков запасены корзины.

В конюшнях прибавилось лошадей, работает кузница, идет перековка вновь прибывших непарнокопытных.

Это напоминало сборы на большую охоту, а не на поиски душевного утешения.

«Но на охоте полный иконостас не нужен. Владимирская Богоматерь пролитию крови Божьих тварей не пособница!», — ухмылялся Никандр.

«Жаль Владимирскую. Жаль казну. Ну, ничего, вернем!».

Никандр чувствовал себя наследником престола, нежданно и приятно вступавшим во власть.

«Что делать с Иваном? — гадал он, — выпустить вовсе или настигнуть в лесах?».

Тут доложили, что начальник Стременного полка Истомин собрал на вывоз всю свою немалую семью. Полк поставлен «на конь». Подполковник Штрекенхорн занимается муштрой, и крик его слышен даже у реки, за кремлевскими стенами.

Опять вбежали без стука:

«Святой отец, в обозе государя — сани! Две телеги одних полозьев!».

«Нет, нужно подождать, — решил Никандр, — такие отъезды чреваты происшествиями. Мало что случается в пути? Может, где-то первый лед проломится, или волки налетят, или разбойники».

Никандр пошел к митрополиту. Благословился, долго тянул обыкновенные библейские пожелания. Потом спросил в лоб: ты-то сам, отче, как? — едешь или с нами остаешься?

Афанасий промямлил, что не звали, хотя могут в последнюю минуту и выдернуть.

— А куда хоть едет?

— Не соблаговолил известить, — Афанасий обиженно пожал плечами.

«Интересно, — считал про себя Никандр, — какая у него все же тема?».

Но расспросы Афанасия ничего не дали. Царь не испрашивал благословения, не интересовался какими-нибудь конкретными духовными заковыками. Книг никаких не просил.

«Книги!» — Никандр стремительно пошел к себе.

«Книги берет или нет? Если взял, то едет навсегда!».

После исчезновения Благовещенского отца Герасима Никандру удалось вставить в придворный храм своего человечка, Антипа Пенькова.