Книжные люди. Кто создает, продает, продвигает книги в России?

Да, книги и музыка со мной всегда. В нашем доме все играли на фортепиано. Я танцевал вальс с 6-го класса и в правую, и в левую сторону. В студенческие годы любил джаз. Довольно хорошо знаю классическую музыку. Довелось заниматься и музыкальной журналистикой, писал о третьем конкурсе Чайковского. Это был 1966 год. В то время я работал ответственным секретарем пресс-центра конкурса Чайковского, брал интервью у мировых звезд и писал авторскую музыкальную колонку в «Литературной газете». Председателем конкурса был Дмитрий Шостакович – у меня хранится его письмо, в котором он просит откомандировать меня из газеты на три недели на конкурс Чайковского. Если говорить о стихах – в первую очередь это Блок. Помню мамин томик стихов Блока, со старым правописанием, с ятями. У нас всегда была большая библиотека. И сейчас у меня тысячи томов, многие книги с автографами. Не знаю, что с ними будет, когда я уйду, кому это все достанется… Стихи (для себя) писал всегда, сколько себя помню, сейчас перешел на шутливые эпиграммы друзьям.

А как литература стала главным делом жизни?

В литературной среде я оказался рано, но начинал как кинокритик. Однажды мой друг Стасик Лесневский буквально за руку привел меня в журнал «Юность». Там я стал заведовать отделом критики. Проработал пять лет. Вообще я с юности был знаком со многими шестидесятниками.

Кажется, вам удивительно легко все давалось. И везде вы были на своем месте: шесть лет министром культуры, четыре года – постоянным послом России при ЮНЕСКО. Как вы думаете, оглядываясь назад, почему такая успешная карьера?

Не знаю. Вы можете мне поверить (это смешно, уже жизнь прошелестела) – у меня никогда не было никаких влиятельных покровителей. Полагаю, обо мне думали так: «Вроде с либеральными наклонностями, но не подведет, все-таки он – молодой коммунист, государственник». Понимаете, ни правый, ни левый, а какая-то нормальная середина. Как Солженицын когда-то разумно писал о том, что в России самая главная беда – «действие по краям». А необходима норма, только норма держит человека, делает его свободным и неангажированным. «По краям» – это бомба, демонстрация. Видимо, должно быть чувство равновесия, но никогда никакого предательства. Есть нравственные нормы, перешагнуть которые человек не должен и не может, есть Евангелие. Не обязательно ходить в церковь, но Евангелие – великая книга, там все есть. А если добавить Екклесиаста, то надо жить, как там сказано! Хотя, конечно, все непросто, ты всегда стоишь перед выбором.

Особенно непросто во власти – власть многих портит. Но, кажется, это не про вас.

Власть лучше никого не делает, но в то же время дает возможность делать хорошее, если захочешь.

В 1992 году вы стали министром культуры и начали спасать русскую провинцию: музеи, библиотеки…

Тогда действительно в правительстве было много проблем, всем было не до культуры. Но пришлось активно поддерживать музеи, библиотеки, культуру русской провинции. Все разваливалось, денег не было. Вот я и обратился в провинции к «полуолигархам», играя на местном патриотизме. Стимулировал их, чтобы они не рвались, как Растиньяк, покорять Париж, а у себя, скажем, на нефтяные деньги помогали музеям, приобретали картины, поддерживали театры. Тогда удалось кое-что сделать. С какой теплотой я вспоминаю наших дивных женщин, особенно в провинции: библиотекари, музейщики на нищенской зарплате и так преданы своему делу! Мне вообще очень дорога русская провинция. Казалось бы, я – столичный мальчик, пижон, фраер, за границу всегда ездил. Но эта моя работа министром культуры, в том числе в провинции, была большой радостью!

Евгений Юрьевич, что удалось сделать? Ведь все привыкли судить по делам.