На вопросы друзей, как ему помочь, он отвечал: «Защитите мой текст». Нападки на роман носили вполне конкретный характер, а защита тем временем строилась исходя из самых общих соображений с опорой на великий принцип свободы слова. Он очень рассчитывал на более конкретную защиту, хотел, чтобы роман его отстаивали как высококачественное литературное произведение, в том же духе, в каком шла когда-то борьба за другие гонимые книги, вроде «Любовника леди Чаттерлей», «Улисса» и «Лолиты», – ведь враги его обрушились не на роман в целом и не на свободу слова как таковую, а на вполне определенный набор слов… на его намерения, добросовестность и профессиональную пригодность как писателя, этот набор составившего[41]
.Но, в отличие от своих предшественников, вызывавших скандалы в мире, не знавшем мгновенного распространения новостей, «Сатанинские стихи» стали жертвой нового международного контекста. Контекста, в котором полюс исламской нетерпимости доводит до крайнего напряжения другой полюс – полюс демократий, так или иначе являющихся наследницами либеральных революций. Тем не менее если считать Французскую революцию первым решительным шагом в сторону современной демократии, то следует помнить, что наряду с массовыми казнями и разграблением собственности аристократии и духовенства народ также накопил огромный книжный капитал, с которым он просто не знал что делать. Альберто Мангель в «Истории чтения» напоминает нам о том, что в конце XVIII века, когда старинная книга стоила намного меньше новой, английские и немецкие коллекционеры нажились на революции, покупая на вес тысячи библиографических жемчужин, разумеется, при помощи французских посредников. Поскольку уровень грамотности простого народа был очень низким, книги, которые не были проданы или уничтожены, практически не находили читателей в общественных библиотеках, куда попадали. Открытие пинакотек также не привело к немедленному росту потребления культуры: самые значительные последствия коллективного образования всегда проявляются спустя долгое время. Перераспределение книг принесло плоды лишь спустя несколько поколений. Во многих исламских странах ведется работа по ужесточению систем подавления чтения, которые обеспечат будущее, лишенное многообразия, несогласия, иронии.
В истории Foyles, известного лондонского книжного магазина, мы снова обнаруживаем треугольник: одну вершину представляет собой сам магазин, две другие находятся в Германии и России. Таков извечный парадокс: войны, революции, радикальные политические перемены способствуют тому, что большое количество книг оказывается в другой стране и других руках. Когда в тридцатые годы Гитлер начал в массовом порядке сжигать книги, первой мыслью Уильяма Фойла была послать ему телеграмму с предложением заплатить хорошую цену за тонны печатного и хорошо воспламеняющегося материала. Незадолго до того Фойл отправил свою двадцатилетнюю дочь Кристину в сталинскую Россию на поиски продаваемых книг. Русская экспедиция увенчалась успехом, в отличие от попыток договориться в Германии, потому что Гитлер продолжил жечь книги, не собираясь их никому продавать. Когда началась война и Лондон подвергся бомбардировкам нацистской авиации, старые книги вперемешку с песком стали наполнителем для мешков, при помощи которых легендарный книготорговец защищал свой магазин; крышу он, вероятнее всего, прикрыл экземплярами «Mein Kampf».