Книжный клуб Джейн Остен

— Ну ты даешь, — сказал он. Было темно, только из-под воды шел синеватый свет. Брайан смотрел в сторону,

Джослин не видела его лица, но голос звучал презрительно. — Знаешь, как называют таких девчонок?

Джослин не знала — даже не знала, что бывают и другие такие девчонки. Но как их называют, Брайан не сказал.

— Понравилось дразнить пацанов? Еще бы не понравилось. Они были лучшими друзьями. А теперь друг друга ненавидят.

Джослин стало ужасно стыдно. Она все лето чувствовала, что ведет себя как-то не так, но не знала почему. Ей и правда нравилось. Теперь она поняла: то и плохо, что нравилось.

Брайан схватил ее за лодыжку так грубо, что утром на месте большого пальца проступил синяк. Провел другой рукой вверх по ноге.

— Ты этого хотела. Сама знаешь. — Он подцепил ее трусы, оттянул их в сторону. Джослин почувствовала гладкую поверхность ногтей. Но не велела ему прекратить. От стыда она не могла пошевелиться. Он просунул палец внутрь, наклонился, лег сверху. Пахло таким же лавровишневым лосьоном после бритья, каким пользовался ее отец.

— Брайан? — крикнула его девчонка от здания клуба. На вертушке играла «Что такое настоящая любовь» — теперь Джослин всегда будет недолюбливать Бадди Холли, пусть он и умер, бедняга, — девчонка звала: «Брайан? Брайан!» Брайан вынул палец, отпустил ее. Встал, одернул куртку, пригладил волосы. Облизнул палец так, чтобы Джослин видела.

— Еще успеем, — сказал он.

Джослин спустилась по мокрой тропинке, мимо фона-реи, на дорогу. Деревенский клуб находился за городом, на вершине длинного холма. Двадцать минут на машине. Дороги петляли среди деревьев. Джослин отправилась домой.

Она была в сандалиях на дюймовом каблуке. Из-за накрашенных ногтей в лунном свете казалось, будто пальцы окунули в кровь. Одну пятку она уже сбила. Джослин было очень страшно: после лагеря она жила в мире коммунистов, насильников и маньяков-убийц. Заслышав машину, она отходила на обочину и пригибалась. Фары представлялись прожекторами. Она притворялась, что невинна и ничего не хотела. Она притворялась оленем. Она притворялась чиппева. Она притворялась, что идет по Тропе Слез, о которой Сильвия рассказывала в красочных, пусть и неточных, подробностях.

Она думала, что успеет домой до того, как мать поедет за ними. Надо просто идти вниз. Но фары проезжающей машины вдруг высветили незнакомый пейзаж. До перекрестка у подножия холма она еще не добралась, а уже поднимается в гору, хотя ни одного, даже короткого подъема быть не должно. Ни указателей, ни домов нет. Она все шагала вперед, потому что вернуться было совсем стыдно. И наконец, через несколько часов нашла маленькую бензоколонку — закрытую, но с работающим телефоном-автоматом. Набирая номер, она была уверена, что матери нет дома. Может, мать где-то в панике ищет ее. Может, пока Джослин была на танцах, она сложила все вещи в машину и уехала навсегда.

Была полночь. Мать устроила страшный разнос, но Джослин убедила ее, что просто хотела подышать свежим воздухом, прогуляться под звездами.

— Но я считаю, — сказала Пруди, — автор хочет показать не столько бесстрастность, сколько контроль над страстью. У Джейн это одна из любимых тем. Она улыбнулась, и ее губы исчезли.

Мы украдкой переглянулись. Джейн. Какая непосредственность. Это гораздо фамильярнее, чем хотелось бы мисс Остен. Больше никто из нас не называл ее Джейн, хотя мы были старше и читали ее на много лет дольше.

Лишь добрейшая Бернадетта ничего не заметила.

— Истинная правда. — Она сцепила руки и крутила большими пальцами, не зная, какой оставить сверху. — «Чувство и чувствительность», первая книга Остен, полностью об этом, как и «Доводы рассудка», то есть последняя. Постоянная тема. Хорошая мысль, Пруди. Найтли без ума от любви — по-моему, так там говорится, без ума от любви, — но он такой джентльмен, что и это не отражается на его поведении. Он всегда остается джентльменом. Джослин, у тебя чудесный чай. Такой ароматный. Клянусь, я пила солнечный свет.

— Он зануда, — возразила Аллегра. — Джентльмены так себя не ведут.

— Только с Эммой. — Григг сидел, заложив ботинок на колено. Нога была согнута пополам, словно куриное крылышко. Как это по-мужски. — Только с женщиной, которую любит.

— И конечно, это его оправдывает! — воскликнула Пруди. — С женщиной, которую любит, мужчина может поступать как угодно.

На этот раз тему сменила Сильвия, но по знаку Джослин; мы заметили, как перед этим Джослин взглянула на нее.

— Хватит о Найтли, — сказала она. — Эмма — вот кого трудно защищать. Она хоть и прелесть, но ужасная зазнайка.

— Зато это единственная героиня Остен, в честь которой названа книга, — ответила Джослин, — наверное, она и любимая.

В питомнике настойчиво лаяла собака. В перерывах мы успевали поверить, будто следующего «гав» не будет. Лай был неровным — обманчиво, лукаво усталым. Как легко нас одурачить: застыли над своими книгами и ждем тишины, которая никогда не наступит.