Книжный клуб Джейн Остен

— Ди-ди, ди-да-ла-да, ди-да-ди-ди. — Тони опять вдавил педаль газа. — Ди — да-дум.

— Стой, — приказала Джослин. — Сейчас же остановись. — Таким тоном она говорила с братом Дэниела, когда надо было его усмирить.

Тони даже не взглянул на нее:

— Ты знаешь мою цену.

Видимо, он все тщательно спланировал. У него был привкус мятных леденцов.

Джослин положила каждому тарелку овсянки. Мисочку кашки, пояснила она. Мы оценили шутку, как только поняли, что это действительно шутка и что в кухне нас ждут пропитанный бурбоном пирог, миндальные круассаны и квадратики — лимонные и с мятным ликером. Мы заверили Джослин, что никогда не видели овсянки лучше: не густая и не жидкая, не горячая и не холодная. Все добавили, что съели бы ее с удовольствием, правда, сделал это один Григг.

Мы успели простить Григгу все, что нам в нем не понравилось, и даже, если честно, забыть.

— Вы так мало сказали, — подбодрили мы его. — Давайте! Мы слушаем!

Но Григг нахмурился и пошел за курткой.

— Боюсь, туман сгущается. Мне правда пора. — Он взял с собой в дорогу два миндальных круассана.

Бернадетта сурово оглядела нас. Даже всклокоченные волосы вдруг стали сурово-всклокоченными.

— Я надеюсь, он придет в следующий раз. Надеюсь, мы его не отпугнули. По-моему, мы могли быть подобрее. Наверное, неловко быть единственным мужчиной.

Пруди жеманно проглотила чуточку овсянки:

— Кому-кому, а мне его идеи понравились. Но ведь я всегда любила провокации. Каждый, кто меня знает, это подтвердит!

Джослин понимала, что надо рассказать о случившемся Дэниелу и Сильвии, но боялась. Тогда она видела только два пути: целоваться с Тони, сколько ему угодно, или трагически разбиться в дождливый день, как девчонка в «Последнем поцелуе». Но как все это убедительно изложить — Джослин понятия не имела. Ей и самой не очень-то верилось.

Прошло два дня, а Джослин так ничего и не рассказала. Когда она собиралась в школу, позвонили в дверь. Мать позвала ее слегка сдавленным голосом. Кто-то — она понятия не имела кто — оставил на крыльце щенка в ящике из-под апельсинов и открытку с большим бантом: «Моя хозяйка — Джослин». Трудно не узнать почерк, если ты видела столько образцов на запотевших окнах машины.

— Кто додумался подарить щенка? — вопрошала мать — Я считала Дэниела разумным мальчиком. Я весьма удивлена, и неприятно.

Джослин никогда не разрешали завести собаку. По мнению матери, собака — это история с неизбежным печальным концом.

Щенок был дворняжкой, белым и кудрявым; он так им обрадовался, что встал на задние лапы, размахивая передними для равновесия. И первым делом кинулся в лицо Джослин, засунув крошечный язычок ей в нос. Отдать его — об этом не могло быть и речи. Через две секунды Джослин влюбилась по уши.

В тот день Сильвия с Тони и Джослин с Дэниелом, как обычно, собрались позавтракать на южной лужайке у школы.

— Интересно, кто подарил тебе щенка? — не унимался Тони, когда остальные давно уже забыли.

— Наверняка мать, — сказал Дэниел. — Что бы она ни говорила. Кто еще посмеет? Собака — большая ответственность.

Тони таинственно улыбнулся Джослин, невзначай задел коленом ее ногу. Она вспомнила прикосновения его языка, вкус поцелуев. Он либо шаловливо ей улыбался, либо умоляюще смотрел. И как остальные не замечают? Надо что-то сказать. Чем дальше, тем хуже.

Открыв пакет с завтраком, Сильвия обнаружила, что вместо сэндвича мать положила ей два куска хлеба. Трудно придумывать новые рецепты изо дня в день. Мать устала. У Джослин был шоколадный кекс со сливочной начинкой и яйцо вкрутую. Она хотела отдать их Сильвии, но та отказалась.

Тем же вечером Дэниел после работы зашел познакомиться со щенком.

— Привет, малявка. — Он растопырил пальцы, чтобы щенок облизал их, но выглядел скорее рассеянно, чем восхищенно. — Понимаешь, какая штука, — сказал он и надолго замолчал. Они сидели на противоположных концах дивана, щенок носился между ними по цветастой обивке. Расстояние не давало Дэниелу ее поцеловать, а Джослин решила, что не допустит этого, пока не признается.

— Надеюсь, пес не на мебели, — крикнула сверху мать. Она слишком уважала личную жизнь Джослин, чтобы войти, но часто подслушивала.

— Вот какая штука, — произнес Дэниел.

Он как будто хотел ей что-то рассказать. Джослин была не готова обмениваться секретами. Она описала, как мистер Паркер собрался поразглагольствовать о классовых вопросах в ибсеновском «Враге народа», но они ухитрились перевести разговор на «Братьев Смазерз»[6]. История получилась подробной и закончилась словами «Безмозглые трусы!». Когда добавить было уже нечего, Джослин перешла к уроку математики. Двадцати минут болтовни хватило. Дэниел никогда не опаздывал к ужину, чтобы не беспокоить мать, у которой и так было полно забот.