Книжный магазинчик прошлого

Ну, конечно. Малькольм знал о Ли, точно так же как он знал обо всем, что касалось меня. Я беспокойно заерзала на стуле, мне вновь стало некомфортно в собственном теле.

– Не сердись на парня, – нахмурился Ли. – Билли поставил его в трудную ситуацию.

Мне захотелось поспорить, но затем я невольно представила Малькольма и Билли за стойкой в «Книгах Просперо» – Малькольма, ковыряющего заусенец на большом пальце, пока Билли рассказывает ему о своих посмертных планах. Об этой истории Малькольм тоже умолчал. Даже во время наших ссор он не рассказал мне о том страшном моменте, когда узнал, что его лучший друг смертельно болен.

– С книжным магазином богатой не станешь, – усмехнулся Ли, провожая меня. – Но если приведешь в порядок финансы и привлечешь народ, получишь нечто большее, чем денежное богатство. Это я тебе гарантирую.

Я обняла Ли. На секунду он замешкался, но потом обвил меня руками в ответ. Это была единственная возможность приблизиться к чувству, будто я обнимаю Билли. И Эвелин тоже.

* * *

Я дошла до пляжа, держа в правой руке конверт, и пыталась представить, каково было Ли не упоминать про то утро в Биг-Бэр, вспоминать улыбающееся лицо Эвелин, но вместо него видеть ее безжизненное тело. Я надеялась, что, выговорившись, он почувствует себя лучше. А еще с трудом представляла, что испытывал Билли в те секунды, когда возвращался из заграничных поездок, стоял у дверей «Книг Просперо» и втайне надеялся обнаружить за порогом Эвелин. Кто-нибудь другой продал бы магазин. Но Билли пожертвовал своей карьерой и лишил себя жизни вне этого места, чтобы остаться там, где работа, дом и любовь составляли единое целое. Где они олицетворяли Эвелин.

Я открыла в телефоне фотографию мамы и Эвелин из их выпускного альбома. Их лица были совсем рядом. Мама высунула язык и выпучила глаза, а Эвелин, сдержанная и спокойная, смеялась над ней. У нас с Джоани нашлись бы похожие снимки. Она всегда выглядела решительной и раскованной, а я улыбалась рядом, исполняя роль второго плана. Ли был прав. У нас с Эвелин имелось много общего в характере, что составляло такую же неотделимую часть меня, как мои кудрявые волосы, карие глаза, черты лица, из-за которых я казалась копией Билли. И копией мамы.

С пляжа был виден невзрачный дом, где располагалась квартира Ли. Стулья на балконе пустовали. Я не отрывала от них глаз, будто вот-вот увижу, как открывается дверь и Ли с Билли садятся на балконе, чтобы поговорить о счастье под сопровождение бьющихся о берег волн.

Я прошла вдоль береговой линии по холодному и плотному песку. Побережье Санта-Барбары отличалось от пляжей в Лос-Анджелесе – по волнам плыло больше яхт, песок был светлее, а вода – прозрачнее. Я представила маму в ее толстовке с эмблемой квакерской школы, в которой я работала, ее частые прогулки по пляжу Санта-Моники. Каково жить с грузом такой тайны? Думала ли она об этом каждый день, гуляя в одиночестве в сторону Малибу и вглядываясь в бесконечную даль Тихого океана? Или она спрятала этот секрет как можно глубже и научилась забывать о том, что я не ее родная дочь? А может, эта трагедия превратилась в подобие шрама, оставшегося навсегда, но уже не вызывавшего бурю эмоций? Ты не обращаешь на него внимания, но, тем не менее, он с тобой до конца жизни.

Я раскрыла ее секрет, но мне все еще была неизвестна причина ссоры, вследствие которой мой биологический отец исчез из моей жизни. Я открыла посылку, оставленную Билли.

Путешествие вернулось к самому началу. Та же обложка. Та же огромная волна. То же обреченное на погибель судно. То же предательство. Но в этот раз другой отрывок из «Бури». В книге лежал конверт, между страницами в пятом акте, на последней сцене, в которой Просперо отказывается от своих магических сил, оставляя жажду мести и прощая своего брата Антонио, хоть тот не сожалел о зле, что причинил волшебнику Просперо.

Билли выделил знаменитые слова Просперо:

«Прощение всегда отрадней мщенья».[12]

Я распечатала конверт и достала письмо.