Книжный мотылек. Предубеждение (СИ)

И тут я с ужасающей ясностью поняла, что Рауль в тот день семь лет назад был абсолютно прав. Да, он повел себя не как джентльмен, но это была нормальная, искренняя реакция раздраженного человека, которую сложно было ожидать от теперешнего Рауля. Я на свадебных фотографиях была отнюдь не прекрасной принцессой, как отложилось в моей памяти, а настоящим гадким утенком, и это розовое платье только подчеркивало мою нескладность. Нынешняя я не могла винить Рауля за то, что он назвал вещи своими именами. Разве только за резкость, с которой он отозвался обо мне за моей спиной. Но «кто подслушивает — рискует услышать о себе правду».

Решительно закрыв фотоальбом, я набрала Ксава. Тот ответил мгновенно, словно ждал моего звонка. Вид у него при этом был донельзя встревоженный.

— У тебя что-то случилось? — Забеспокоилась я.

— Нет, у меня все в порядке. — Немного растерялся брат. — С чего ты взяла? У нас все хорошо.

Я слегка удивилась, но решила, что раз Ксав не хочет рассказывать, то я не буду настаивать, и сменила тему.

— Ты помнишь то розовое платье, в котором я была у тебя на свадьбе?

— Разве такое забудешь! Мама тогда полдня уговаривала тебя надеть другое, но ты категорически отказывалась. А потом и вовсе устроила безобразную истерику.

— Правда? Совершенно не помню этого. Мне казалось, что у меня не было выбора.

— Ты серьезно? Как это у тебя могло не быть выбора? Мама заказала тебе другое, более подходящее тебе и по размеру, и по возрасту, но ты была непреклонна — ты хотела именно это и ты его надела.

— Зря. Выглядела как дура.

— Заметь, я этого не говорил.

— И я ценю твою тактичность.

— Кстати, раз уж мы наконец-то обсуждаем мою свадьбу, может быть расскажешь мне, что с тобой тогда произошло?

— Со мной произошло платье. — Я досадливо махнула рукой. — Это долгая история, и я обязательно теперь её расскажу. Но чуть позже.

— Даже не знаю, хочу ли я её услышать. — Ксав изобразил притворный ужас.

Мы помолчали.

— Ты позвонила только чтобы спросить о платье? — И снова мне показалось, что Ксав выглядит напряженным.

— А у меня должна была быть другая причина? — Меня беспокоили эти полунамеки, которые я не могла понять.

— Ну, например, сообщить мне, что соскучилась и любишь меня? — Отшутился брат.

И тут же заявил, что ему уже пора, потому что семейные обязанности взывают к нему.

От этого разговора у меня остались смешанные чувства, и какое-то беспокойство на самом краю сознания.

Я некоторое время сидела, в задумчивости глядя на бук и набираясь смелости. Как оказалось, я почти не помнила день свадьбы Ксава — все торжество в моей памяти заслонила фраза, брошенная Раулем в запале, и как я ни напрягала память, в ней всплывали лишь неясные образы и смазанные обрывки воспоминаний. Кажется, пришло время заглянуть в семейный архив.

Я листала фотографии — не те, парадные, что сделал приглашенный профессионал, а снятые гостями для себя, и жадно вглядывалась в лица. Счастливые Ксав и Моник, наши родители, родители Моник, гости и друзья. Я заставляла себя не отводить в панике глаза от собственных фотографий, и не пытаться отбросить бук, когда видела фотографии Рауля. Он регулярно попадался на снимках, чаще с Ксавом или Николя, но иногда отдельно — и с фотографий на меня глядел совсем другой Рауль, которого я не знала.

Какая ирония: и на свадьбе Ксавье и Моник, и на свадьбе Нессы и Нэйнна Рауль Файн был шафером. Но между этими двумя событиями, и между Раулем тогдашним и нынешним, кажется, лежала пропасть, словно это были два разных человека.

Я собиралась было отложить бук, но заметила еще одну папку с названием «Мальчишник», и не смогла устоять. Уверена, что фотографии, которые хранились в семейном архиве, прошли жесткую цензуру моего ненаглядного брата, да и хранились она в закрытом разделе, о наличии доступа к которому у меня, думаю, Ксав и не подозревал, но после первых же увиденных фотографий я поняла, что мое лицо пылает. Нет, там не было ничего откровенного или неприличного, но это только усугубляло дело. Полунамеки, полутона — и мое богатое воображение дополняло картинку, делая её совершенно непристойной.

Я отложила бук и прижала ладони к пылающим щекам. Кажется, я окончательно вжилась в Мейфер, если пара расстегнутых на рубашке Рауля пуговиц и закатанные рукава начали казаться чем-то неприличным, а фотография Рауля, вылезающего из бассейна в мокрой рубашке, вообще вызвала усиленное сердцебиение. Снова взяв бук в руки, я жадно принялась разглядывать босоногого Рауля, стоящего на бортике бассейна в пол-оборота, в мокрой одежде и с волосами, прилипшими ко лбу, пока не поймала себя на этом постыдном интересе и не закрыла фотографию, призвав на помощь всю свою силу воли. А потом я открыла школьные фотографии Ксава, понадеявшись, что трогательные и невинные подростковые снимки позволят мне, наконец, вернуть душевное равновесие. И снова неразлучные Ксав, Рауль и Николя кочевали с фотографии на фотографию.