Книжный на левом берегу Сены

Моя дорогая мисс Бич!

Надеюсь, нынешний праздничный сезон проходит в Стратфорде-на-Одеоне так же бодро и весело, как в прежние счастливые годы. Мы с миссис Джойс скучаем по елочке, втиснутой в уголок между стопками книг, и по превосходному сидру, который Вы, бывало, настаивали нам на радость и которым мы наслаждались в самые холодные дни.

Хотелось бы мне уверить Вас, что у нас все в порядке, но состояние Лючии в этом презренном городе только ухудшается — и как ему не ухудшиться? — а моя дорогая Нора отбивается от собственных недомоганий. Доктор считает, что ей вскоре потребуется гистерэктомия. Мы собираемся проконсультироваться еще с одним врачом. Мои глаза… что ж, они мои глаза и есть. Я не мог поехать в Швейцарию на запланированную процедуру, потому что был нужен здесь, в Лондоне.

Меньше чем через два месяца нашему «Улиссу» исполняется десять лет, а его автору — полвека. Ни в то, ни в другое невозможно поверить, хотя все свои пятьдесят я ощущаю каждым суставом и каждой жилкой. Я прямо слышу, как часы отсчитывают оставшиеся мне минуты, дни, годы. Очень не хочется терять время. И я снова начал писать.

Надеюсь, что под конец этого года и в канун десятилетия Леопольда и Стивена Вы найдете в своем сердце силы отпустить нас. Я никак не смогу завершить «Неоконченный труд», если буду все время отвлекаться на судьбу «Улисса», тождественную судьбе моего семейства. Притом что мои жена и дочь так сильно нуждаются в должной медицинской помощи и уходе, я обязан принять меры безопасности, чтобы оплачивать счета от докторов, не тревожась по поводу денег, и я искренне верю, что все это мне обеспечат Серф и его «Рэндом хаус». Прошу Вас, Сильвия, пересмотрите свою позицию, ради меня.

С глубочайшей любовью к Вам,

Джеймс Джойс

Сильвия в третий раз перечитывала письмо, от которого узел внутри нее разбух настолько, что начал душить ее изнутри, когда в лавку шмыгнул Пэдди.

А она как раз собиралась закрываться.

Ранний зимний вечер уже разлил в небе чернильную темноту и теперь посыпал землю легким снежком — крупные белые снежинки сияли и переливались на тротуарах в свете газовых фонарей. Сильвии так хотелось успокоить нервы глотком того самого сидра, о котором писал Джойс, но они с Адриенной договорились, что в этом году подобная роскошь дозволительна только под Рождество. А ведь до прочтения письма Сильвия просто мечтала о горячем ужине с бокалом красного вина в компании Адриенны.

Холодный сырой воздух ворвался в лавку вместе с Пэдди.

— Добрый вечер, мисс Бич, — бодро поздоровался паренек. — Боже мой, ничто не сравнится с Парижем в дни рождественского поста.

— Извините, Пэдди, я уже закрываюсь.

Услышав звук хлопнувшей двери и почуяв свежий снег, из задней комнаты показался Тедди, мельком взглянув на Пэдди, подбежал к Сильвии и плюхнулся возле ее ног.

— Я не задержу вас надолго, — сказал Пэдди, подходя к ее столу.

Сильвия только сейчас сообразила, что он, сколько ни таскался в «Шекспира и компанию», ни разу ничего не купил. Ни одной книги.

Его голубые глаза походили на ледышки. Как же она раньше их не замечала? И его волосы цвета воронова крыла. Молвил Ворон[141]. Снова По.

Он вперился в нее этими своими глазами и сказал: