Книжный на левом берегу Сены

— Peut être. Но она ведь больше не живет в Париже, разве нет? Слышала, у нее поместье в Уазе, а зимы она проводит на Ривьере. Сдается мне, мадам вся из себя слишком фу-ты ну-ты для такой жалкой лавчонки, как моя.

— C’est vrai[46]. Я иногда встречала ее на приемах, когда она еще жила на улице Варенн, и с виду, скажу я тебе, буржуазности в ней было куда больше, чем богемности.

Сильвия чокнула своим бокалом сансерского о бокал Адриенны и возгласила:

— Vive la bohème[47].

Они поцеловались, и Сильвия прочувствовала это каждым атомом своего существования.

Теплым июньским днем 1920 года гранд-дама Стайн под руку с Элис Токлас тяжелой поступью вошла в лавку Сильвии. Та тотчас же заметила, что Элис почти во всем была противоположностью своей подруги: ее живость контрастировала с томностью Гертруды, тонкость — с корпулентностью, уложенная по моде темная копна — с короткими седыми волосами, напоминающими шлем. Гертруда выглядела величественно не только из-за своего роста и дородности, которая ей очень шла. Впечатление усиливали строгое темно-серое платье и румяные скулы, казалось навечно сведенные неодобрением, не исчезавшим, даже когда их хозяйка улыбалась. Она уставила на Сильвию орлиный взор темных глаз.

— Добрый день, — сказала мисс Стайн, держа курс прямо к письменному столу, за которым Сильвия разбирала дневную почту, в то же время судорожно придумывая, как бы так поприветствовать гостью, чтобы это не прозвучало подобострастно. Хотя не меньше ее интересовало, догадывается ли мисс Стайн, что она, Сильвия, тоже встречается с женщиной.

Как раз на такой случай Киприан когда-то выдала Сильвии монокль, поскольку ее обычный образ из жакета с юбкой ничего не говорил о ее склонностях, а разве что о невозможности позволить себе наряды по моде и о желании одеваться разумно. Но Сильвия не помнила, куда засунула это стеклышко. И теперь ничего не поделаешь.

Сильвия подалась вперед, склонившись над своей тлеющей в пепельнице сигаретой, чтобы протянуть мисс Стайн руку для пожатия.

— Здравствуйте. Я Сильвия Бич. Пожалуйста, зовите меня просто Сильвией.

— А я Гертруда Стайн. Можно просто Гертруда. — Она крепко пожала руку Сильвии. — А это — Элис Токлас. Элис.

Сильвия с Элис обменялись рукопожатием и учтивыми улыбками.

— Наслышана о вашем магазине, — сказала Гертруда, оглядываясь по сторонам. — У вас тут и правда полно книг. Куда больше, чем я ожидала.

Сильвия не совсем поняла, что Гертруда ожидала увидеть в «Шекспире и компании», но на всякий случай кивнула и ответила:

— Спасибо. Мы прикладываем все усилия, чтобы наши полки никогда не пустели.

Точно притянутая магнитом, Гертруда пошла вдоль стеллажей к дальнему концу алфавита. Сильвия видела, как писательница пробегает глазами по корешкам книг в поисках собственных произведений, и у нее отлегло от сердца, потому что в продаже имелись все книги мисс Стайн за исключением одной.

— На прошлой неделе я продала последний экземпляр «Нежных кнопок»[48] и сейчас ожидаю новой поставки.

Гертруда только молча кивнула, затем переместилась к буквам в начале алфавита. Элис перебирала журналы на стойке у витрины и выудила последний выпуск «Дайела»[49]. Внимательно изучив полки, Гертруда сказала:

— Не вижу у вас ничего из Джона Фокса[50]. А ведь его «След одинокой сосны» — выдающийся роман.

Сильвия не могла поверить своим ушам. Неужели Гертруда всерьез имеет в виду аппалачский бестселлер? Востребованного в ее собственной стране крайне авангардного городского писателя? Сильвии подумалось было, что ее разыгрывают. Не потому ли, что сама Гертруда родилась на западе Соединенных Штатов, который казался Сильвии диким, неосвоенным краем, таким же далеким для нее, как какой-нибудь Мадагаскар? Решив, что такой ответ будет самым безопасным, Сильвия сказала:

— Непременно закажу его.

— Отлично, — тепло отозвалась Гертруда и сложила перед собой руки в знак, что довольна вниманием Сильвии к ее рекомендации. — А скажите мне, пожалуйста, Сильвия, что побудило вас открыть этот магазин в Париже? Полагаю, нечто большее, чем наша ночная жизнь.

Вот оно как, никакой монокль и не понадобился. Сильвия давно подметила, что женщины, упоминая в разговорах ночную жизнь города, чаще всего имели в виду сценки, которые можно было увидеть на Эдгара Кине, в Пигале или на Монмартре.

Сильвия заулыбалась.

— А что, я очень даже не против ночной жизни, — сказала она, — но вы правы, мною двигали мотивы более серьезные. Я увидела, что в городе есть такая потребность, и решила удовлетворить ее.

Сильвия и сама удивилась, каким простым оказалось объяснение, хотя на деле за ним стояли сотни разговоров с Адриенной, Сюзанной, Киприан, матерью, а также ее извечная тяга к чтению и год ее детства, проведенный в Париже и навсегда ее изменивший.

Гертруда кивнула.

— Признаться, я и сама одно время подумывала о чем-то подобном. Но я предпочитаю составлять предложения на бумаге, а не продавать их.