Затем она кожей почувствовала прикосновение рта Адриенны, ее теплых губ и языка, повторяющих рисунок на ее грудях и теле, и все те ощущения… ах, Сильвии уже было все равно, что там делает Адриенна. Главное, чтобы она не останавливалась.
Сильвия мысленно зареклась вести дела с Джоном Куинном, когда он, следуя своей натуре и неистребимому недоверию помогавшим Джойсу женщинам, изыскал альтернативный способ нелегально передать в Соединенные Штаты свои четырнадцать экземпляров «Улисса». Он отправил в «Шекспира и компанию» посыльного забрать свое тайное сокровище и уложить его, как сыр с ветчиной, между двумя приобретенными в галерее полотнами Сезанна. Получившийся книжный «сэндвич» было велено плотно завернуть, туго перевязать и доставить морем в Нью-Йорк. Как только посыльный забрал его и покинул лавку, Сильвия с грохотом захлопнула за ним дверь и крикнула: «Вот и катись! Скатертью дорога!», немало удивив пятерых посетителей, по счастью не знавших ни ее лично, ни обстоятельств дела.
Между тем святой Барни продолжал мало-помалу заниматься контрабандой «Улисса», и вскоре Сильвии стало приходить больше писем с благодарностями и поздравлениями, нежели с вопросами «Где мой экземпляр?» и критикой. От друзей в Англии, например от Элиота, она получала почти сплошь похвалы и благоговейные восторги:
Ни за какие свои достижения она никогда еще не получала ничего большего, чем горсточка похвалы от близких друзей и родных. А теперь на нее обрушивалась целая лавина восхвалений и благодарностей… Конечно, ничто не могло сравниться с незабываемым моментом, когда она впервые ощутила книгу в своих руках, но накопившийся эффект рукоплесканий помогал ей чувствовать себя свободнее, искушеннее и даже выше ростом, и притом одновременно. Если добавить сюда новый этап в их с Адриенной сексуальных экспериментах, то Сильвия теперь ловила себя на том, что половину времени витает в облаках, а вторую половину ломает голову.
Часть своих тревог Сильвия озвучила Киприан, на что та ответила:
— Господи, Сильвия, ты и так с утра до ночи трудишься в своей лавке, вон даже ни разу никуда со мной не сходила, и еще спрашиваешь? Разве возможно делать больше?
Теперь ей со всей Европы стали поступать запросы на перевод и публикацию «Улисса», и сейчас они вместе с Гарриет Уивер готовили издание для Англии, которое планировалось напечатать в том же Дижоне и сделать вторым официальным — потому что типографии «на этом крошечном провинциальном островке», как выразилась Гарриет, все как одна отказались от «величайшего романа нашего времени». К концу марта все семьсот пятьдесят экземпляров, напечатанных на обычной бумаге, были уже распроданы.
Стали появляться и рецензии. Самую первую опубликовали в лондонской «Обсервер» через месяц после выхода книги в свет, и Сислей Хаддлстон провозгласил, что «сама ее непристойность по-своему прекрасна и взывает душу к состраданию». Сначала Сильвия тревожилась по поводу реакции Джойса на обзоры, но выяснилось, что напрасно, — он воспринимал их все с одинаковым спокойствием. На самом деле у них с Сильвией завязалась игра, особенно после того, как роман резко раскритиковали в лондонской — кто бы мог подумать! — «Спортинг таймс», а самого Джойса обозвали «чокнутым извращенцем», хотя и признали, что «как писатель он не лишен таланта». Далее под набранным огромными буквами заголовком «СКАНДАЛ С УЛИССОМ ДЖЕЙМСА ДЖОЙСА» газета поместила список всех скаковых лошадей текущего сезона.
— Ну что ж, — сказал Джойс, — приятно узнать, что в представлении англичан моя книга стоит в одном ряду с дерби.
С тех пор у них с Сильвией так и пошло:
— Ну-с, мисс Бич, в какую колонку нас включили сегодня? Жокеев или Творцов?
Они вели счет Жокеям (неблагожелательным рецензиям) и Творцам (рецензиям более благосклонным), и очень часто отзыв, задумывавшийся как критика, воспринимали как похвалу.