Книжный на левом берегу Сены

— Абсцессы. Обычное дело при том плачевном положении, в каком находится стоматология в Ирландии. — Название родной страны он произнес резко.

Сильвия покивала, наблюдая, с каким трудом он ест размоченное имбирное печенье, сначала долго перекатывая во рту кусочек, даже не пытаясь жевать его, а потом медленно проглатывая. Он съел так еще пару штучек и выпил три чашки чаю, а Сильвия тем временем чувствовала, как ее собственное сердце бьется все быстрее, плечи каменеют, а пальцы и ладони делаются липкими не только от сладкого, но и от пота. Она не понимала, почему ее должна заставлять страдать его трагедия, но она заставляла.

Зная, что разговоры имеют свойство умерять тревогу, по крайней мере ее собственную, Сильвия принялась рассказывать о своих планах на следующее издание «Улисса», правда разговор выходил односторонний: она что-то лепетала, а он только кивал и время от времени благодарил ее. Поняв, что его не разговорить, Сильвия открыла ставни и переключила внимание на первых посетителей. Работа тоже успокаивала ее, заставляя сосредоточиваться на книгах, цифрах и других осязаемых предметах. Джойс ушел перед самым обедом вместе с Джорджем Антейлом, который рассказал ему, что в Люксембургском саду будет играть квартет.

— Музыка — моя первая любовь, — заметил Джойс. — В свое время я очень недурно пел.

— А сейчас? — поинтересовался Джордж.

Джойс покачал головой так, словно речь о чем-то бесконечно печальном.

— Ну тогда хотя бы порадуем себя старомодными концертами, — сказал Джордж.

Джойс покивал и тяжело оперся на свою ясеневую трость, а Джордж послал Сильвии взгляд, говоривший «Я заберу его с собой». Когда они вышли на улицу Одеон и скрылись из виду, Сильвия испытала огромное облегчение.

Уже вечером, рассеянно ковыряя вилкой в тарелке, Сильвия рассказывала Адриенне про Джойса и Нору.

— Для него это очень печально, — заметила Адриенна, — но я бы ее не винила.

Хотя Сильвия и сама иногда раздумывала, как трудно, наверное, живется с таким человеком, как Джойс, ее все равно удивила реакция Адриенны.

— Но почему?

— Он твердит, что предан ей, но, как мне кажется, они живут каждый своей жизнью. Ей нет дела до книг. Он же одержим собственными сочинениями. И они редко бывают где-нибудь вместе.

Ее наблюдение задело болезненную струнку в душе Сильвии.

— Как это должно быть ужасно любить кого-то так сильно, как Джойс любит Нору, и не чувствовать взаимности.

— А вот и наоборот, я думаю, что ее любовь к нему очень глубока. И что ей не нравится чувствовать, что ее оставляют без внимания.

Сильвия медленно кивнула.

— Но он так гениален.

— Гении не всегда хорошие мужья.

Сильвия закурила сигарету и сделала долгую затяжку.

— Надеюсь, она вернется.

— Moi aussi[112]. — Адриенна чуть помедлила в нерешительности, а потом все же добавила: — А если не вернется, помни, что это не твоя печаль и не твоя вина.

— Как тебе удается? — спросила Сильвия.

— Удается что?

— Ну, так разделять… одно с другим.

Адриенна пожала плечами.

— А я все время напоминаю себе, что мои друзья, даже те, кого я люблю всем сердцем… Я напоминаю себе, что они — это они, а я — это я. Что я Адриенна, и мне дана собственная жизнь, чтобы ее прожить.

— Мой отец всегда говорил, что мы посланы на землю для служения.

— Вполне возможно служить, не теряя самой себя.

И снова Сильвия закивала, понимая, что Адриенна права, но в душе продолжала гадать: кто есть Сильвия Бич без Джеймса Джойса и «Улисса»? Они так переплелись, что не распутать. Ее лавка приобрела известность и успех благодаря сомнительной славе его книги; вот что в конце концов позволило Сильвии совершить нечто самостоятельное, отдельное от Адриенны и ее «Ля мезон». Сильвии нравилось видеть себя спасительницей романа, пускай она и признавала, что ее чувство не такое уж кристально-беспорочное. Зато оно было истинным. И что все это говорило о ней? И что она от этого теряла?

Часть 3. 1925–1931

Художник, как Бог-творец, остается внутри, или позади, или поверх, или вне своего создания, невидимый, утончившийся до небытия, равнодушно подпиливающий себе ногти.

Джеймс Джойс. Портрет художника в юности (перевод Марии Богословской-Бобровой)

Глава 16

— С днем Блума, — прощебетала Сильвия первому посетителю своей лавки 16 июня 1925 года — этот праздник она придумала год назад, чтобы увековечить ту самую дату, когда происходили мириады событий «Улисса». Серый терьер Тедди, который прибился к лавке и к которому, в свою очередь, очень привязалась Сильвия, радостным тявканьем вторил приветствию хозяйки.