Книжный шкаф Кирилла Кобрина

Уильям Берроуз. Дикие мальчики: (Книга мертвых) / Пер. М. Залка и Д. Волчека. Тверь: Koionna Publications, 2000. 290 с.

Берроуз тоже был из романтиков – как Багрицкий. Как и автора «Думы про Опанаса», его болезненно влекли к себе: еда, животные, казни, оружие. Он тоже проповедовал спиритуальную революцию, только, в отличие от Багрицкого, обряженную не в классовую униформу полит – грамотного путейца, понятливого матросика, а в богемное тряпье анархиста-гомосексуала. Не буду поминать здесь разного рода дискурсантов, которые трактуют большевицкую революцию как заговор латентных гомосексуалистов, ненавидящих жизнь. Предположу лишь, что Берроузу понравилась бы как сама идея «смерти пионерки[15]», так и удивительно двусмысленные строки Багрицкого:

Ты пионер – и осенний воздух
Жарко глотаешь. На смуглый лоб
Падают листья, цветы и звезды…

Роман Берроуза называется «Дикие мальчики». Подзаголовок – «Книга мертвых». Как и многие его сочинения, она – коллаж разностильно написанных кусков, среди которых попадаются страницы удивительной красоты и тонкости (трудно сказать, кого читателю больше благодарить за удовольствие – автора или переводчиков). Переходом от одного пассажа, от одного обрывка сюжета к другому руководит логика сновидения[16]: внимание несколько расслабленное длинными рядами перечислений (частенько и без знаков препинания) вдруг хватается за какое-то слово реплику во внезапно вспыхнувшем разговоре случайное упоминание и резко наводит фокус в котором уже иная история но как-то связанная с этой неожиданными линками да так что и не понимаешь в старой ты истории или в новой и при чем здесь Одри Фаджи Реджи и Сластосука и почему все так странно но отчетливо происходит…

Берроуз не очень любил американское общество, идею представительной демократии, необходимость продолжения рода. Его – благоприобретенной – Одессой (если опять вспомнить Багрицкого и прочий Юго-Запад) стал Танжер. Этот легендарный (на манер генримиллеровского Парижа) город был выстроен белыми колонизаторами будто специально для того, чтобы в нем резвились записные критики цивилизации белых, певцы смуглых мальчиков и этнических наркозов от болезненного картезианского рационализма. Поучительный урок.

Странные книги издают нынче в Твери.

Сергей Рыженков. речи бормочущего, книга стихотворений. М.: Арго-Риск; Тверь: Колонна, 2000. 56 с.

Воистину. В выходных данных книги Сергея Рыженкова значится «Москва» и издательство (известное своим отважным и бескорыстным литературтрегерством) «Арго-Риск»; перевернешь страницу – а там к златорунному «Арго» добавляется уже известная нам марширующая из города Тверь «Колонна».

Впрочем, назвать книгу Сергея Рыженкова «странной» было бы не совсем верным. На первый взгляд, она – типическая, но есть в этих стихах какая-то тихая новизна, неожиданная интонационная ясность, ехидная усмешка. Нет-нет, не подумайте, что речь идет о стихах столбиками и в рифму, я имею в виду другую «типичность» и другой мэйнстрим, выросший из «второй культуры» баснословных советских времен. Мне трудно нащупать родословную поэзии Рыженкова, но думаю, что фигуры Михаила Еремина, Владимира Эрля, быть может даже Евгения Харитонова – будут в ней не лишними.

Сергей Рыженков – поэт, печатающийся нечасто, я бы сказал, скупо. И «речи бормочущего» отмерены скупо; на самом деле, перед нами – выдержки, отрывки из бормотания (совсем не анонимного, заметьте!), выхваченные почти случайно, почти не глядя, почти автоматически. Поэт – «бормочет», для него самого его бормотание равноценно в любой момент, он бормочет как дышит. Раньше, в романтические времена, поэты пели как дышали. Сейчас поют на MTV.

Если поэту любые моменты его бормотания равноценны, то уж читателю, пардон, нет. Я бы извлек из «речей бормочущего» несколько эпизодов: самому полюбоваться и окружающих порадовать. Цикл «мелочи смерти», посвященный… ну, скажем, смерти Бродского. Стихотворение «1996 февраль», в котором автор демонстрирует удивительный сюжетный трюк:

кэйт моя landlady пригласила в гости свою
русскогоговорящую знакомую
за три недели до ее визита был определен день
29 февраля но накануне мне позвонила малень
кая (в отличие от большой – приглашенной)
марго и очень извинялась что встреча не состо
ится – умер броцкий и большая марго летит в
нью-йорк на его похороны

Отметим в этой корпускуле бормотания: