Книжный вор

В ту ночь книжная воришка лежала в постели, и мальчик появился перед тем, как она закроет глаза. Он был одним из множества действующих лиц, ведь в этой комнате ее всегда посещали. Входил Папа и называл ее наполовину женщиной. Макс писал в углу «Отрясательницу слов». У дверей стоял голый Руди. Бывало, и мать появлялась на прикроватном перроне. И где-то далеко в комнате, что растянулась как мост к безымянному городку, играл в кладбищенском снегу ее брат Вернер.

Дальше по коридору метрономом видений храпела Роза, и Лизель Мемингер лежала без сна – в компании, но с цитатой из своей последней книги.

*** «ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ЧУЖАК», ***

СТРАНИЦА 38

Городская улица была полна людей,

но одиночество чужака не стало бы сильнее,

даже если бы улица совсем опустела.

Когда настало утро, видения исчезли, а из гостиной до Лизель донесся тихий перечень слов. Роза сидела с аккордеоном и молилась.

– Пусть они вернутся живыми, – повторяла она. – Господи, прошу тебя. Все они. – Даже морщинки вокруг ее глаз складывали ладони.

Аккордеон делал ей больно, должно быть, но Роза оставалась.

Роза никогда не расскажет Гансу об этих минутах, но Лизель верила, что это Розины молитвы помогли Папе спастись, когда грузовик ЛСЕ попал в аварию в Эссене. А если и не помогли, вреда от них уж точно не было.

АВАРИЯ

Стоял удивительно ясный день, отряд ЛСЕ грузился в машину. Ганс Хуберман только что опустился на свое постоянное место. Над ним остановился Райнхольд Цукер.

– Подвинься, – сказал он.

– Bitte? Извини?

Цукер горбился под пологом грузовика.

– Я сказал, подвинься, засранец. – Перепутанные сальные волосы падали ему на лоб слипшимися комьями. – Я меняюсь с тобой местами.

Ганс растерялся. Крайнее сзади место было, пожалуй, неудобнее всех. Самое продуваемое, самое холодное.

– Зачем?

– Какая разница? – Цукер начал терять терпение. – Может, я хочу первым выскочить в сортир.

Ганс мигом понял, что остальные уже забавляются этой жалкой сварой двух, казалось бы, взрослых людей. Ему не хотелось проигрывать, но и мелочиться не хотелось. К тому же они только что закончили изнурительное дежурство, и у Ганса не осталось сил на такие пустяки.

Согнув спину, он прошел на свободное место в середине борта.

– Зачем ты уступил этому «шайскопфу»[18]? – спросил его сосед.

Ганс чиркнул спичкой и предложил собеседнику затянуться.

– Там такой сквозняк, что уши насквозь продувает.

Оливково-зеленый грузовик катил в часть, что располагалась километрах в восьми. Брунневег рассказывал анекдот про французскую официантку, когда пробило левую переднюю шину и водитель потерял управление. Машина несколько раз перевернулась, солдаты ругались, кувыркаясь в воздухе, свете, мусоре и табачной взвеси. Синее небо снаружи становилось то полом, то потолком, пока люди барахтались, пытаясь за что-нибудь уцепиться.

Когда кручение закончилось, все свалились в кучу у правого борта, расплющивая лица о грязные робы друг друга. По кругу пошли вопросы о здоровье, и вдруг один солдат по имени Эдди Альма завопил:

– Снимите с меня этого козла! – Он произнес это три раза, не переводя дух. Он смотрел не отрываясь в немигающие глаза Райнхольда Цукера.

*** УЩЕРБ, ЭССЕН ***

Шестеро обожглись сигаретами.

Две сломанные руки.

Несколько сломанных пальцев.

Сломанная нога Ганса Хубермана.

Сломанная шея Райнхольда

Цукера, хрустнувшая почти на стыке

с черепом под ушами.

Они выволакивали друг друга, пока в кузове не остался только мертвец.

Водитель, Хельмут Брохман, сидел на земле и чесал в голове.

– Шина, – объяснял он, – взяла и лопнула.

Некоторые сидели рядом и в один голос повторяли, что он не виноват. Другие ходили вокруг, курили и спрашивали друг друга, достаточно ли тяжелы травмы, чтобы их освободили от службы. Еще одна небольшая группа собралась у заднего борта грузовика и разглядывала труп.

Неподалеку под деревом в ноге Ганса Хубермана раскрывалась тонкая полоска острой боли.

– Это должен был быть я, – сказал он.

– Что? – крикнул сержант от грузовика.

– Он сидел на моем месте.

Хельмут Брохман пришел в себя и заполз обратно в кабину. Лежа, попробовал завести мотор, но двигатель так и не ожил. Послали за другим грузовиком и санитарной машиной. Санитарная машина не пришла.

– Понятно, что это значит, да? – спросил Борис Шиппер. Им было понятно.

Когда они продолжили путь в лагерь, каждый старался не смотреть на открытый, будто в ухмылке, рот Райнхольда Цукера.

– Говорил вам перевернуть его вниз лицом, – напомнил кто-то.

Время от времени кто-нибудь забывался и ставил на тело ногу. Когда приехали, все старались увильнуть от выгрузки трупа. А после выгрузки Ганс Хуберман сделал несколько коротких шагов, и тут его нога взорвалась болью и он рухнул на землю.