Кнок.
Это карта прогресса медицины. Каждая красная точка обозначает постоянного больного. Еще месяц тому назад вы увидели бы на этом месте огромное серое пятно: пятно Шабриер.Доктор.
Что такое?Кнок.
Ну да, по имени деревни, находящейся в его центре. За последние недели мои главные усилия были направлены в эту сторону. Сейчас пятно не исчезло, но оно раздроблено. Не правда ли? Оно едва заметно.Доктор.
Если бы я даже хотел, дорогой коллега, я бы не мог скрыть своего изумления. Я не смею сомневаться в ваших результатах: они со всех сторон подтверждаются. Вы — замечательный человек. Другие, быть может, не сказали бы вам этого прямо, но подумали бы. Иначе они не были бы врачами. Но позвольте задать вам один откровенный вопрос.Кнок.
Пожалуйста.Доктор.
Если бы я владел вашим методом в таком же совершенстве, как вы… Если бы мне оставалось лишь применить его на практике…Кнок.
Я вас слушаю.Доктор.
Не удержало ли бы меня что-нибудь от этого?Кнок.
Мне кажется, вы сами должны ответить.Доктор.
Заметьте, что я ничего не утверждаю. Я лишь слегка затрагиваю один чрезвычайно деликатный пункт.Кнок.
Я хотел бы, чтобы вы высказались яснее.Доктор.
Вы скажете, что я ударяюсь в ригоризм и рассекаю тончайший волосок. Но скажите, не подчинены ли при вашем методе интересы больного до некоторой степени интересам врача.Кнок.
Доктор Парпале, вы забываете, что существуют интересы, высшие по отношению к обоим вами названным.Доктор.
Какие же?Кнок.
Интересы медицины. Лишь они одни занимают меня.Доктор.
Так, так.Кнок.
Вы даете мне кантон, населенный несколькими тысячами людей нейтральных, не определившихся. Моя задача состоит в том, чтобы заставить их определиться, приобщить их к медицинскому существованию. Я укладываю их в постель и смотрю, что может выйти из каждого: артериосклеротик, туберкулезный, нервно больной — что угодно, но только что-нибудь, черт возьми, что-нибудь ясное. Ничто меня так не раздражает, как это состояние ни рыбы ни мяса, которое вы зовете здоровьем.Доктор.
Но не можете же вы уложить целый кантон в постель!Кнок
, вытирает руки полотенцем. Об этом еще можно поспорить. Я знаю случай, когда пять членов одной семьи, одновременно больные и одновременно уложенные в постель, превосходно выпутывались из положения. Ваше возражение напоминает мне наших знаменитых экономистов, которые уверяли, что большая современная война не может длиться дольше шести недель. Истина в том, что нам всем не хватает смелости, что никто из нас, даже я сам, не решится пойти до конца и уложить в постель население целой области, чтобы посмотреть, что выйдет. Но я готов уступить вам. Допустим, что здоровые люди нужны, хотя бы для того, чтобы ухаживать за другими или составлять в тылу активных больных нечто вроде резерва. Чего я не терплю, так это когда здоровье принимает вызывающий вид, ибо согласитесь, что это уже слишком. Мы закрываем глаза в некоторых случаях, мы оставляем некоторому числу лиц их маску благоденствия. Но когда они после этого начинают чваниться и нагло ухмыляться, тогда я начинаю сердиться. Так было с г-ном Рафаленсом.Доктор.
Как, с колоссом, который хвалился тем, что носит свою тещу на вытянутых руках?Кнок.
Да. Он дразнил меня в продолжение почти трех месяцев. Но сейчас он готов.Доктор.
Что?Кнок.
Он лежит в постели. От его хвастовства начало ослабевать медицинское настроение населения.Доктор.
Я все же вижу одно большое затруднение.Кнок.
Какое?Доктор.
Вы думаете только о медицине… А как с остальным? Не опасаетесь ли вы, что такое широкое применение вашего метода может несколько понизить другие виды общественной деятельности, из которых некоторые все же представляют интерес?..Кнок.
Меня это не касается. Мое дело — медицина.Доктор.
Правда, инженер, строящий железную дорогу, не спрашивает мнения деревенского врача.