Кнут-Дударь, проказник

— Нет, неужто я должен все это выслушивать! — воскликнул Кнут. — Со вчерашнего дня я ничего съедобного не ел и приглашен на обед в усадьбу Оса. Прощай, фрёкен Слякоть! Я пойду своей дорогой.

— Ты хвастаешься! — сказала хитрая морская дева. — Никакой дудочки у тебя вовсе нет!

— Как это никакой нет? — вскричал Кнут и вытащил дудочку из кармана.

В тот же миг он почувствовал, как огромная волна окатила его с головой и отбросила к подножью горы. Что было дальше — он не помнил. Очнулся Кнут, когда солнце стояло уже на западе, так что теперь наверняка был полдень.

Кнут протер глаза и подумал: «Где я?»

Кругом был Киикальский лес со всеми его волшебными королями и королевами, лес, где он пережил столько приключений и был приглашен на такие чудные завтраки. Кругом было необозримое море, что по-прежнему катило свои кудрявые волны к берегу и обрызгивало пеной даже то место, где он лежал. Но куда подевалась камеристка Унды Марины? Ее не было видно, она уплыла прочь вместе с прибойной волной. А куда подевалась волшебная дудочка, куда подевалась маленькая Эльфа, забытая в кармане его курточки, что так преданно и смело спасла его от когтей королевского орла? На горе рядом с ним лежал старый обломок тростника. Но он не издавал ни единого звука, а в кармане курточки Кнут ощутил маленькое мокрое пятнышко, но осталось ли оно от брызг морской воды или же это были останки маленькой Эльфы, которую он задавил, прижав к склону горы, — никто ему поведать не мог. Кнут было заподозрил, что он лег спать на солнцепеке и все эти глупости ему приснились.

— Ведь я же приглашен на обед в усадьбу Оса! — воскликнул он.

Миг — и Кнут уже на ногах! Он пустился бежать самым наикратчайшим путем, какой только знал, прямо через лесную чащу. Это было нелегко. Кусты можжевельника не успели кое-что досказать его штанам, еловые ветки цеплялись за его курточку, черничник и вереск кололи его босые ноги. Но Кнуту надо было мчаться все вперед и вперед, и он все-таки, усталый, голодный, явился, запыхавшись, в усадьбу Оса, точь-в-точь в четыре часа пополудни.

— Добро пожаловать, Кнут-Дударь! — приветствовал его господин Петерман. — Сейчас у тебя по-настоящему бодрый вид!

— А отчего мне не бодриться? Меня ведь приглашали съесть раскаленные железные брусья, замерзшее ртутное серебро, маковую росинку, комариную ножку, выпить семь ведер болотной воды, отведать блюдо морской пены и гору жемчуга! — ответил Кнут.

— Сколько блюд в один и тот же день! — заметил господин Петерман. — Здесь, в этом мире, не следует слишком много думать обеде. Когда постоянно думаешь об этом, делаешься добычей троллей, которые только и насмехаются над людьми. Может, ты голоден, мой мальчик?

Кнут, застенчиво мигая, мял шапку в руках, а потом сказал:

— Вообще-то я с голоду не умер.

— Ну, это меня радует, — сказал господин Петерман. — Я поздно завтракал, а у моих людей не было еще времени ощипать птиц. Подожди до восьми часов, и тебя накормят ужином.

«Это похуже раскаленных железных брусьев и семи ведер болотной воды», — подумал Кнут. Но все же ответил:

— Что ж, я могу и подождать! Пожалуй, буду пока думать о Катехизисе.

Господин Петерман оказался ох как хитер! Он и сам был некогда бедным мальчиком и хорошо знал, что значит, умирая с голоду, ждать еще четыре часа.

— Кнут-Дударь, — сказал он, — вижу, что, кроме как думать обеде, ты еще кое-что умеешь. — Знаешь, ведь это героизм — перебороть самого себя и отказывать себе в самом необходимом, чего нам хочется в этом мире. Ты мне по душе, мой мальчик, и я позабочусь о тебе. Ты пойдешь в школу и станешь дельным парнем. Но что это? Сдается мне, я слышу запах птичьего жаркого! Входи, мой мальчик! Будешь сидеть за моим собственным столом и наешься наконец досыта.

«Что это значит?» — подумал Кнут.

Далее все прозвучало почти как ответ из Катехизиса.

Двери в столовую распахнулись, большой накрытый стол и благоухающее птичье жаркое ожидало голодных гостей. Господин Петерман вел Кнута за руку. Кнут сидел, как знатный господин, за столом и продолжал бы сидеть там и поныне, когда бы давным-давно не отнес ломтик сыра бабушке и не был бы определен в школу.