Коббл Хилл

– Здесь, внизу, зудит сильнее всего, – объяснил он. – У меня не получается уснуть. Я не могу сидеть спокойно и просто все время чешусь. И чем больше я чешу, тем сильнее зудит. Так и тянутся ручки.

«Рифмуется со словом “сучки”, – подумал он про себя. – “Шипучки”».

В свое время Blind Mice постоянно попадали в неприятности из-за того, что использовали слово «сучки» в своих текстах. Они выслушивали упреки критиков и соглашались с тем, что, возможно, их песни оскорбляют и унижают женщин, но все равно продолжали использовать это слово, потому что лучшей идеи не было. Если не считать, конечно, слова «хрен», которое могло рифмоваться с «членом», но этот вариант вызывал еще больше претензий.

Пичес вдохнула запах, который исходил от его волос, и прикоснулась к ним расческой. Они были такими тонкими и волнистыми, что их трудно было расчесать. От Стюарта слегка пахло копченым мясом. Ну конечно. Он и мать его ребенка – Пичес вспомнила, что ее звали Мэнди и в старших классах она была моделью, – вероятно, каждый вечер ходили в эти модные новые гриль-бары, развлекались, выпивали и нюхали кокс в своих кожаных куртках и идеально потертых джинсах, в то время как она, Грег и Лиам оставались дома, ели все те же макароны с красным соусом и пересматривали целыми сезонами давно забытые сериалы «Башни Фолти» и «Морк и Минди».

– Видите что-нибудь? – спросил Стюарт с закрытыми глазами. Даже когда он был своего рода знаменитостью, он не имел привычки баловать себя: массаж там, лечение кутикулы или очищение пор на носу. Раз в день Стюарт принимал горячий душ и пару раз в год ходил стричься в барбершоп. Когда Пичес прикасалась расческой к его волосам, ощущения были потрясающие.

– Пока все хорошо, – невнятно произнесла Пичес. – У вас так много волос. Это может занять несколько часов.

Стюарт сидел с закрытыми глазами.

– Я пробовал с кондиционером, но это не очень удобно, когда не видишь, что делаешь.

Пичес отодвинула верхний кончик его правого уха в сторону, чтобы заглянуть за него. По всей длине мочки виднелись частично заросшие дырочки. Она вспомнила серьги, которые были когда-то в этих отверстиях. Они были похожи на шурупы.

– Итак, кем же вы хотели быть, если не школьной медсестрой? – спросил Стюарт.

«Твоей подружкой».

– Ох, ну не знаю. Певицей, или писательницей, или музыкантом. Кем-то совершенно бесполезным.

«Вот идиотка». Она резко дернула Стюарта за волосы, пытаясь отвлечь его от мысли, что она только что сказала обидные слова, но было уже слишком поздно.

Он усмехнулся:

– Может быть, мне стоит стать медбратом?

«Медсестра горячая открыла кошелек,
Давай-ка мне Слим Джим[12] сюда за мой дурной стишок!»

Blind Mice были известны своей легкомысленной виртуозностью и абсолютным отсутствием приверженности какому-то конкретному жанру в музыке. Их песни были ироничной смесью ска, панк-рока, поп-музыки и хип-хопа – плюс обаяние выпускников частной Нью-Йоркской школы, где учились все трое. Школа располагалась в районе Бей-Ридж. Единственная школа в Нью-Йорке, где был собственный пруд с утками. Их песни были в диапазоне от агрессивных I Hate My Art Teacher[13] и Driver’s Ed[14] до приторно-романтичной My Girlfriend Wakes Up Pretty и дико танцевальной Omnia Vincit! Там музыканты выкрикивали рифмы на латыни, соблюдая при этом все грамматические правила. Группа получала письма от поклонников, в том числе и от учителей латыни, и была представлена в журнале Romulus, посвященном Древнему Риму. Фотография для обложки была снята в Колизее. Для того чтобы записать видеоклип, Blind Mice устроили целый концерт, где слушатели, несколько тысяч человек, были одеты в тоги.

– А как же ваша жена? – с любопытством спросила Пичес. – Она могла бы расчесать и осмотреть ваши волосы.

Стюарт открыл глаза и снова закрыл их.

– Мэнди помогла бы, – сказал он, – но она сейчас переживает трудные времена.

– Ох, мне так жаль.

Пичес слегка прикусила губу, ее любопытство лишь нарастало. Неужели Мэнди сильно растолстела после рождения их ребенка? Была ли она подавлена тем, как сильно поправилась? Может быть, она принимает сильнодействующие препараты и просто не в состоянии выйти из дома? Неужели им пришлось поднимать потолки и раздвигать стены, чтобы она поместилась?

«Прекрати», – одернула себя Пичес.

– Ей поставили диагноз – рассеянный склероз, – сказал Стюарт. – Пару месяцев назад. Но сейчас дела обстоят еще хуже.

– Боже мой. Это ужасно, – сказала Пичес.

Что ж, Мэнди была храброй мученицей, отважно встретившей изматывающую болезнь. А она, Пичес Парк, оказалась той еще стервой.

Пичес провела гребнем от правого виска Стюарта к его макушке. Крошечное коричневое пятнышко выскочило из фолликулов на проборе и скользнуло к затылку.

– О! – воскликнула она. – Кажется, я видела одну!

Стюарт развернулся в кресле, выдергивая свои волосы из ее рук.

– Вы уверены?