Кобра

Зрелище было ужасающим. Покрытый грязью, промокший насквозь, спутанные волосы слиплись, на темном лице выделялись лишь глаза и зубы. Он превратился в кошмарную маску, которая висела перед ней во мраке, как вырезанная из тропического ореха. Одежда прилипла к нему как кожа и только тусклый отблеск оружия соединял его с этим веком. В глазах Майка блестел жар лихорадки и что-то еще. Что-то роковое и голодное. «Он измотан, – сказала она себе, – болен, измотан, измучен, живой комок нервов, плоть содрана до самого ядра». Это то, что они посылали выполнять грязную работу во Вьетнаме, делать то, о чем он кричал в бреду.

Это зверь.

Желая приободрить ее, Майк улыбнулся, не сознавая, что его улыбка выглядела не лучше, чем серьезный вид. Она еще больше усилила контраст между тем, что Клер о нем знала, и тем, что ей о нем говорили. Перед ней предстала проблема.

Звери не улыбаются.

– Бу-у, – прошептал Майк внезапно, и Клер вздрогнула. Он прошептал еще что-то.

– Чарли от этого будет без ума.

– Кто… кто этот Чарли? – запинаясь, проговорила Клер, в полной уверенности, что разум окончательно покинул Майка.

– Наш старший сын, Чарли. Представляешь, как ему будут завидовать соседские мальчишки? Для того чтобы играть в полицейских и бандитов, у него будет настоящий полицейский. Чтобы играть в войну, у него будет настоящий коммандо, собственный. Только придется следить, чтобы он не начал брать за это деньги. Торгашеский дух ему достанется от тебя.

Он наклонился вперед и крепко поцеловал ее, потом продрался на животе под терновником – и исчез.

На губах Клер остался вкус грязи, и, только спустя некоторое время, слезы смыли его.

О, Чарли, твой отец ненормальный, твой отец сумасшедший, твой отец будет… был… О, Чарли…

Через тридцать секунд деревья начали растворяться в темноте вокруг него. Ему пришлось опереться, чтобы оставаться в вертикальном положении. Отталкиваясь от дерева к дереву, как лодочник без весел, он двигался по кругу вокруг кустов, пока не нашел то, что искал, – влажное пятно. Майк подумал, что, наверное, любой профессор психологии мог объяснить ему, почему большинство мужчин предпочитают мочиться на что-нибудь. Может быть, отмечают территорию. Но Майк был этому рад. Эти маленькие детали всегда очень познавательны. Конечно, он уже знал, что Эдисон высокий, и Майку не было никакого дела до того, если он желтый или белый. И кроме того, Малчек уже не был уверен, что смог бы различить запахи мочи, ведь прошло столько времени. Ты то, что ты ешь, не так ли, приятель?

Его голова кружилась от сотен сигналов – отрывистых пульсирующих вспышек, – одни из которых что-то означали, а другие были совершенно бессмысленны. Эдисон правша, значит, он будет уклоняться вправо, как бы этому не противился. Особенно потому, что он двигался наугад, без дороги. Ага, вот и первый знак. Ветки сцепились вместе там, где их отодвинули в сторону. Ветки так не растут. Малчек шел по следу.

Мало-помалу былая сноровка возвращалась к нему. Ему приходилось беспокоиться лишь о том, чтобы не производить шума, а это было легко. Особенно сейчас, когда ему помогал слабый свет зари, обозначая предательские места, которые следовало обойти: палки, которые хрустнули бы; кучки листьев, которые могли скрывать яму; грязь, на которой он мог поскользнуться и в результате проскользить туда, куда не надо, шумно хватаясь за что попало, чтобы не упасть. И ветер стал его союзником. Он мог двигаться с ветром.

Опустившись на землю на краю поляны, Малчек смог разглядеть следы Эдисона на толстом ковре из иголок так же ясно, как на пляжном песке. Вода скапливалась под слоем иголок, и ступающая нога оставляла после себя темные лужицы. Эдисон долго стоял на этом месте неподвижно, прежде чем рискнуть выйти на поляну. Достаточно долго, чтобы его ноги оставили рядом с деревом глубокий след. Малчек улыбнулся: значит, Эдисон боится.

Прошли двадцать длинных минут, прежде чем Майк услышал впереди дыхание Эдисона. Малчек замер, его пальцы схватились за ребристую поверхность дерева, пока он заставлял свое дыхание оставаться неглубоким и медленным. Эдисон пыхтел от напряжения, продираясь сквозь подлесок, который здесь, ближе к опушке леса, был гораздо гуще. Малчек умирал от желания глубоко вдохнуть, но не решился, даже под прикрытием самого задыхающегося от пыхтения Эдисона.

Он поднял голову, чтобы оценить ситуацию. Очень хорошо. Деревья стояли здесь ближе друг к другу, между великанами росли сосны и лиственницы. Наверное, когда-то здесь были вырубки, секвойи – ревнивые деревья. Они забирают из земли все жизненные соки. Звук моря стал более различимым, но доносился откуда-то снизу. Утесы? Дышать стало легче, а Эдисон затих. Малчека охватила тревога, и он оглянулся. Никого. Все нормально. Кровь стучала в его ушах, висках, запястьях. Даже сейчас он не вспотел. Оригинальный способ не замерзать без термального белья: подхватываешь воспаление легких и ходишь с высокой температурой.