По выражению лица Священника можно было сказать, что эта сцена его здорово забавляла.
— Ах, эту цену мы платим за благодать Селестии.
— Вылечи меня. Прошу, вылечи, — взмолилась я.
— Я уже, когда ты вернулась… с концертом, — ответил он с легкой усмешкой. — Что же ты чувствуешь теперь, когда твоё тело преподало тебе урок о том, что излишнее количество алкоголя не есть хорошо?
— Что моё тело полный отстой, — простонала я, свернувшись калачиком и обхватив свой пульсирующий череп.
— Ну не скажи… — спокойно ответил он, и я открыла один глаз, чтобы взглянуть на единорога.
— Независимо от обстоятельств, я благодарен, что ты пощадила тех двоих. Твоё милосердие говорит о тебе больше, чем твой гнев.
— Священник. Я думаю, что кастрировала одного из них, — пробормотала я и села. Он взглянул на прилавок и попросил бутылку чистой воды. К моему огорчению, торгашка левитировала её без лишних вопросов об оплате. По её угрюмому виду можно было с уверенностью сказать, что мне не стоит даже надеяться на подобное обхождение.
— Ну что же, малое милосердие всё же лучше чем его отсутствие, — кашлянув, произнёс он, прежде чем подняться. — Предлагаю тебе немного освежиться на открытом воздухе. Прогуляться под дождём. Очистить свой разум.
— Как там твои пилигримы? — спросила я, глядя на него снизу вверх, стараясь не обращать внимания на стук в голове. Похоже, что эти телекинетические пули влияют на мою многострадальную черепушку не лучше, чем спиртное. Сейчас я не могла даже бутылку ко рту левитировать.
— Они скоро уйдут, — тихо и печально произнёс он. Думаю, он хотел с ними провести побольше времени.
— Прости, наверное, не так часто тебе приходится кого-нибудь провожать? — произнесла я, оторвав зад от матраса, взяв бутылку в копыта и немного отпив. Простая вода… без радиации… без пузырьков… конечно она поможет не умереть от обезвоживания, но где, я спрашиваю, вкус?
— Наоборот, очень даже часто, — загадочно ответил единорог, прежде чем покинуть здание.
— Гррх, еще один загадочный жеребец. Почему самцы не могут просто сказать, что их беспокоит? Зачем все эти та-
— Десять крышек за воду, — неожиданно подала голос малышка за прилавком.
— Чего? Ты ведь ему воду выдала! — запротестовала я, указав копытом на дверь.
— Но выпила-то её ты. Десять крышечек! — завопила кобылка во всю силу своих легких.
Не хочется это признавать, но от прогулки на свежем воздухе мне стало только лучше. Дождь был с привкусом железа. Вряд ли он шёл на пользу моему организму, но он помог моему воспалённому мозгу.
Множество каменных надгробий, стоявших ровными рядами среди пожелтевшей травы. Я даже примерно не могла сказать, сколько их здесь. Тысячи? Десятки тысяч? Куда ни глянь, одни ряды могил, и из-за высокой травы я не могла точно сказать, где это кладбище заканчивалось. Было видно, что этим кладбищем не раз пользовались даже после войны. Мгновение поколебавшись, я медленно пошла через него. Имя. Раса. Дата рождения и смерти. Гравюра с изображением кьютимарки. Короткая эпитафия на каменном надгробии: «Любящий отец», «Заботливая мать», «Самый лучший сукин сын», «Верный друг».
Никогда раньше не видела ничего подобного вживую. Нет, я не о смерти. Скелетов в Пустоши я видела более чем достаточно. Но только когда у скелетов появились имена, мне стало не всё равно. Для меня эти мертвецы стали значимы.
В Стойле Девять Девять, когда ты умираешь, то практически исчезаешь без следа, как будто тебя и не было никогда. Смерть лишь раздражала жителей Стойла, потому что им приходилось заниматься размножением и обучать тех, кто заменит умерших. А трупы скидывались в машины для переработки отходов, вместе с остальным органическим мусором Стойла. Утилизировались. Перерабатывались. Смешивались с водорослями, грибами, дрожжами и подавались на стол пони-пекарями в виде чипсов и переработанной еды. Технически это не было каннибализмом; не было никаких остатков пони в твоей еде. И я не ела ногу Дакт Тейп. Так все и было: ты живешь в Девять Девять, а потом исчезаешь.