Кобыла-охранница

«Ни одна кобыла в Стойле Девять Девять не покончила бы с собой и не лишила бы тем самым Стойло своих навыков. Каждая жизнь важна и необходима!»

— А что я должен был сделать, Блекджек? Запереть их? Накачать наркотиками?

«Ни капли злобы. Почему это его не разозлило? Как он мог так спокойно позволить тем пони пойти навстречу своей гибели?!»

— Я говорил с ними, так же, как сейчас говорю с тобой. Я выслушал. Я помолился. Но окончательный выбор был за ними.

— Ты позволил им умереть только потому, что это был их выбор? — Мой рог покалывало. Я была готова сделать свой собственный выбор.

— Да. В Пустоши нам почти не приходится выбирать, Блекджек. И на большинство альтернатив нельзя взглянуть без страха. Голодать самому или позволить голодать своим детям? Умереть самому или убить, чтобы выжить? Совершить зло и жить дальше, или нет?

Молчание.

— Я пытаюсь говорить с каждым из них. Стараюсь убедить их выбрать жизнь. Я говорю им, что они могут остаться в Капелле, если захотят, или же я помогу им перебраться в Гаттервилль или на Скотный Двор. Но решение жить должно быть их собственным. Иначе, я ничем не буду отличаться от Пустоши. Я не лишу их возможности умереть безболезненно и по собственной воле. И, если они всё же решатся на это, как я могу мешать им обрести хоть немного покоя?

Пульс глухо стучал в моих ушах. Я дышала часто и глубоко.

— Значит, если я пойду по этому мосту прямо сейчас, ты не станешь меня останавливать? — спросила я. Моя грива просто безумно чесалась.

— Нет. Не стану, — тихо ответил он. — Я бы возразил, вежливо, конечно, что в твоей жизни гораздо больше вещей, ради которых стоит жить, чем тех, ради которых стоит умереть. Где-то рядом твои друзья, которые тебя ищут. У тебя есть вопросы, на которые ты ищешь ответы. У тебя есть враги, которые жаждут твоей смерти. И я подозреваю, что Селестия и Луна были бы разочарованы, если бы ты решилась пойти.

Он говорил об этом абсолютно спокойно и разумно.

— Но ты ведь никогда не задумывалась о таком выборе?

— Нет! Я… — Тут я запнулась, уставившись на него. Разве я в самом деле не задумывалась об этом? Тогда, лёжа на матрасе, умирая от лучевой болезни, или в холле больницы, когда была уверена, что Глори погибла, пойдя за мной в смертельную ловушку… В эти моменты я бы с радостью умерла, чтобы убежать от чувства вины. Если бы Скудл только что погибла здесь, у меня на глазах, стала бы я возражать против прогулки по мосту? Я хотела разозлиться. Я не хотела думать обо всём этом!

— А как с жеребятами? Ты и им позволяешь идти?

Боль на его лице была ответом.

— Моё единственное условие: дети должны идти последними. Поэтому и существуют Крестоносцы: чтобы дать им семью, с которой они смогут жить, вместо той, что они потеряли. Но некоторые всё-таки решаются сделать последний шаг. И прокляни меня Селестия, я позволяю им это. — Он развернулся и медленно зашагал назад к деревне.

Я смотрела, как он шёл, ненавидя его за то, что он способен делать такое. П-21 был прав: Пустошь никогда бы не позволила хорошему жеребцу выжить в ней. Она отравляет всё, и если ты не можешь разглядеть это прямо перед собой, то ты просто недостаточно хорошо всматриваешься.

«Не думай об этом. Тут уже ничего не сделать. Не думай об этом и живи дальше.»

Кто-то оставил надпись белой краской на асфальте, которая давно облупилась. Я осторожно приблизилась, рассматривая её. Капли дождя стучали по аккуратно написанным буквам: «Милосердие».

Когда я наконец отлепила свой зад от моста и вернулась в город, мне на глаза попалась колонна пони, направляющихся в часовню. Я не хотела заходить внутрь вслед за ними. Всё, чего я хотела, это просто вернуться в почтамт и проспать столько, сколько потребуется, чтобы забыть о похмелье. Я не хотела знать, что они собираются делать; может будут обсуждать, кто собирается покончить с собой следующим, или чего похуже.

Конечно, и у меня бывали суицидальные порывы, но рядом со мной всегда были пони, которые останавливали меня. Они толкали напутственные речи, и я слушалась. Хотелось бы верить, что в противном случае они сделали бы что-то, чтобы спасти меня от самой себя. Так, стоя прямо на дороге и глядя на часовню и Священника, стоявшего возле входа, я обнаружила себя размышляющей над всем этим. Если бы я не слезла с того матраса, попытался бы Наблюдатель заставить меня сделать это? Если бы я попыталась пристрелить саму себя, когда думала, что Глори мертва, стал бы П-21 мешать мне?