Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами.

«Со вступлением в силу конституции 1867 года, наделявшей всех австрийских граждан равными гражданскими и политическими правами, евреи проявили готовность применить свои творческие таланты… Они создавали благотворительные учреждения, они основывали газеты и просветительские издания, они блистали в музыке и литературе, экономике и политике. Евреи внесли свой вклад в развитие Австрии как банкиры, филантропы, учителя, врачи, писатели, ученые… Более того, они плечом к плечу с австрийскими соотечественниками сражались за свою страну, в том числе и в духовных битвах».

Своим выдающимся положением евреи были обязаны Австрии — и платили ей преданностью. В этом свете, если помнить о многонациональности империи, не так уж странно звучит утверждение главного раввина Вены Адольфа Йеллинека, сделанное в 1883 году: «Евреи высоко подняли знамя единства Австрии». В те времена ходил анекдот, скорее горький, чем забавный, про то, как офицеры австро-венгерской армии сыплют землю на могилу погибшего товарища: мадьяр бросает горсть земли со словами: «За Венгрию!», чех — «За Чехию!», словак — «За Словакию!», поляк — «За Польшу!»… и только еврей произносит: «За Австрию».

Но никакая верность родине не могла уберечь от антисемитизма на государственном уровне. Во фразе императора Франца-Иосифа, обращенной к его дочери Марии-Валерии, слышится роковой парадокс: «Конечно, мы обязаны делать для защиты евреев все, что в наших силах- но, положа руку на сердце, кто из нас не антисемит?» (Сразу вспоминается высказывание бывшего дипломата, биографа и критика Гарольда Николсона: «Я ненавижу антисемитизм, но недолюбливаю евреев».) Как бы вольготно ни чувствовали себя евреи в интеллектуальной жизни Вены, в остальном город оставался глубоко антисемитским. За полвека до прихода Гитлера к власти сторонники Карла Люгера распевали: «Да здравствует Люгер, да сдохнут жиды!» Рост антисемитизма был горьким плодом успехов австрийского еврейства. «Если на свете существует город, имеющий право зваться колыбелью современного политического антисемитизма, то этот город, безусловно, Вена», — к такому выводу пришел историк Петер Пульцер. И ни Витгенштейну, ни Попперу не удалось в полной мере избегнуть этого зла.

Когда в других европейских странах начались репрессии против евреев, спокойное существование австрийского еврейства было нарушено. Евреи Восточной Европы, спасаясь от погромов, хлынули в Вену, где становились Luftmenschen — «людьми воздуха»: нищенствовали, занимались мелкой торговлей, ходя от дома к дому с тележками и тюками. Эти обитатели самых бедных кварталов со своими пейсами, лапсердаками и меховыми шапками были, казалось бы, бесконечно далеки от своих (зачастую бывших) единоверцев из мира адвокатских и докторских кабинетов, редакций газет и журналов, вечерних посиделок в кофейнях; а уж от таких семейств, как Витгенштейны, их отделял поистине целый мир. Старейший друг Поппера, историк искусства Эрнст Гомбрих, уроженец Вены, писал о реакции на это «нашествие»:

«Нужно признать, что западные евреи презирали восточных и жестоко высмеивали их за неспособность понять, принять и усвоить традиции западной культуры… Я не вправе осуждать или оправдывать этот антагонизм, однако очевидно, что ассимилированные венские евреи ощущали большее родство с нееврейскими соотечественниками, нежели с евреями, бежавшими с востока».

Евреи — представители среднего класса проводили четкую границу между местными и пришлыми евреями:себя они называли/Сгагш#еп/г«/еп — «евреи в галстуках», а беженцев из Восточной Европы — Kaftanjuden, «евреи в лапсердаках».

К концу века, когда австрийская экономика переживала серьезные трудности, антисемитские мотивы зазвучали настойчивее. Животной ненависти требовалось обоснование — и на место предрассудка пришла наука. Историк Стивен Беллер пишет:

«…успехи биологии, воодушевлявшие социал-дарвинизм, национализм и расизм, стали угрозой либеральным принципам Просвещения, на которых держалась интеграция евреев в Центральной Европе. А в Вене, где бургомистр Карл Люгер и его приспешники из христи-анско-социальной партии умело подогревали старую, как мир, неприязнь к "маленькому человечку" еврейского происхождения, этот "биологический подъем", принявший форму "научного" антисемитизма, похоронил надежды евреев (и сочувствующих им) на эмансипацию».

Стоило отойти на шаг от основных областей еврейской жизни — и вскоре уже слышались крики «Saujud!» — «Грязный жид!». Теодор Герцль расстался с мечтой о всеобщей еврейской ассимиляции и крещении в Дунае и обратился к идее сионизма. В 1897 году он создал Всемирную сионистскую организацию. Поворот в его мировоззрении произошел после того, как он побывал в Париже на слушаниях по делу Дрейфуса — еврейского офицера французской армии, против которого были выдвинуты сфабрикованные обвинения.