Читаем Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами полностью

Камин — эпицентр ссоры, вспыхнувшей более полувека назад, — обрамлен мрамором; над ним — деревянная резная каминная доска. Маленький, черный, железный камин — скорее из «Дороги на Уиган-пирс», чем из «Возвращения в Брайдсхед». Двери справа от камина ведут в два помещения поменьше, из которых открывается вид на большую лужайку, нисходящую к реке Кем. Теперь обе эти комнаты — учебные аудитории, а тогда одна из них была спальней. В те дни, да и годами позже, обитатели кембриджских колледжей — и студенты, и преподаватели — бегали в халатах через двор в общую ванную.

В 1946 году внешнее великолепие корпуса Гиббса никак не отражалось на состоянии его внутренних помещений. Война закончилась меньше года назад, на окнах все еще было затемнение — напоминание о недавних налетах люфтваффе. Стены были отчаянно грязными, краска на них покрылась сажей и облупилась. В НЗ жил преподаватель, Ричард Брейтуэйт, но комната имела такой же жалкий вид, как остальные, — все та же запущенность, пыль и грязь. Обогревались только с помощью каминов, а центральное отопление и ванны появились лишь после необычайно суровой зимы 1947 года, когда замерзла даже вода, скопившаяся в газовых трубах, и обитатели колледжа, накинув халаты поверх костюмов, вынуждены были таскать на себе мешки с углем.

Хотя с докладами в Клубе моральных наук нередко выступали знаменитые философы, на заседания обычно приходило человек пятнадцать или около того; тем примечательнее, что на выступлении доктора Поппера это число удвоилось. Аудитория НЗ с трудом вместила всех желающих — студентов, аспирантов, преподавателей. Вслед за Витгенштейном пришли почти все слушатели его вечернего семинара — он проводил эти занятия в собственных более чем скромно обставленных комнатах в верхнем этаже башни Уэвелл-корта, через улицу от огромных ворот Тринити-колледжа, где преподавал.

Семинары эти, проходившие два раза в неделю, оказывали на слушателей гипнотическое воздействие. Пока Витгенштейн обдумывал какой-то вопрос, в воздухе висело напряженное, мучительное молчание; потом, когда мысль наконец обретала форму, следовал мощный напор энергии. Студентам было разрешено приходить на семинары лишь с тем условием, что они будут посещать их не как «туристы». В тот вечер 25 октября аспирант из Индии Канти Шах вел записи. Витгенштейн настойчиво спрашивал, что это значит — говорить с самим собой? «Это меньше, чем просто говорить? Сравнимо ли это с записью 2 + 2=4, сделанной на грязной бумаге, с такой же записью 2 + 2=4, сделанной на чистой бумаге?» Один студент предложил сравнение со «звонком, который затихает, и человек не знает, действительно ли он слышит звонок, или это ему только кажется». Витгенштейна это не впечатлило.

Тем временем в самом Тринити-колледже, в комнате, которую когда-то занимал сэр Исаак Ньютон, Карл Поппер и Бертран Рассел пили китайский чай с лимоном и печеньем. День был зябким, промозглым, и у них были все основания радоваться новым утеплителям на окнах. О чем они говорили — неизвестно, хотя существует версия, что замышляли заговор против Витгенштейна.

К счастью, занятия философией, судя по всему, способствуют долголетию. Из тридцати человек, бывших на том заседании клуба, на призыв поделиться воспоминаниями откликнулись девять — письмом, телефонным звонком, а чаще всего электронной почтой из разных уголков планеты — из Англии, Франции, Австрии, Соединенных Штатов Америки, Новой Зеландии. Кому-то из них за семьдесят, а кому и за восемьдесят. В их числе — сэр Джон Вайнлотт, бывший судья Высокого суда Великобритании, знаменитый как тем, что на процессах говорил чрезвычайно тихим голосом, так и резкими отповедями тем, кто просил его говорить громче. Пятеро из девяти — профессоры. Профессор Питер Мунц в свое время приехал в Сент-Джонс из Новой Зеландии, а затем вернулся и стал выдающимся ученым. Его книга Our Knowledge of the Search for Knowledge начинается с инцидента с кочергой: по его словам, это было «символичное и, как теперь уже ясно, пророческое» событие, обозначившее водораздел в философии XX века.

Профессор Стивен Тулмин — известнейший философ с чрезвычайно широким кругом научных интересов, вторую половину своей академической карьеры преподававший в университетах США. Он — автор ряда фундаментальных работ, таких, как The Uses of Argument, и соавтор вызывающе ревизионистского текста о Витгенштейне, в котором философия последнего помещена в контекст венской культуры и интеллектуального брожения fin-de-siecle. В молодости Тулмин был младшим научным сотрудником в Кингз-колледже, но отказался стать ассистентом у Карла Поппера.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное