Читаем Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами полностью

Когда Нельбек предстал перед судом, было совершенно очевидно, что его признают виновным — пусть бы даже все считали, что Шлик получил по заслугам. Нельбек был схвачен с поличным: он стоял над трупом с еще дымящимся пистолетом в руке. Один из очевидцев показал, что Нельбек крикнул: «Получай, ублюдок проклятый!» А главное — он добровольно признался в убийстве.

За убийство полагалась смертная казнь через повешение, но суд, учитывая чистосердечное признание подсудимого и его душевную болезнь, проявил снисходительность и приговорил Нельбека к десяти годам тюрьмы. Однако с учетом тяжести содеянного к нему было применено дополнительное наказание — сон на жесткой кровати, которую предписывалось менять каждые три месяца.

Впрочем, излишняя суровость была ни к чему — процесс по делу Нельбека и без того наделал много шуму. В глазах общественности убийца Шлика стремительно превраащлся из психа-одиночки в национального героя. После аншлюса его выпустили из тюрьмы на поруки, и в годы войны он внес свой вклад в дело Третьего рейха, работая техником в геологическом отделе Управления нефтепродуктов. Прошение о помиловании, поданное в 1941 году, было отклонено; ученую степень ему тоже не вернули. В конце концов, рассудили чиновники, можно зайти слишком далеко, если каждого убийцу оправдывать на том основании, что им руководило чувство гражданского негодования.

Однако к тому времени сторонники корпоративного государства уже утвердились в мысли, что Шлик был еврейским философом, который исподтишка отравлял своим учением благородную арийскую душу, а Нельбек, движимый идеологическими убеждениями, оказал австрийской философии бесценную услугу, за что ему должны быть благодарны не только философы, но и весь народ Австрии и Германии.

Убийство Морица Шлика стало точкой разрыва незримой цепи, связывавшей двух венцев — Витгенштейна и Поппера. Новая философия логического позитивизма, выросшая из научного метода и утверждавшая, что целью философии является прояснение смысла предложений, стала жертвой профашистских сил; пылкие дебаты прекратились, чтобы возобновиться уже в англоязычном мире.

Шлик приехал в Вену во времена более просвещенные. Происходивший из небогатой немецкой дворянской семьи, он изучал физику в Берлине у Макса Планка и был знаком с великими учеными той поры. В 1922 году он получил профессорскую должность в Вене. Он не только прибавил славы университету — оказалось, что он к тому же обладает редким даром притягивать к себе таланты.

Довольно скоро Шлик собрал вокруг себя круг замечательных людей, которые встречались по четвергам и обсуждали философские вопросы. Они получили известность как Венский кружок. В период между двумя мировыми войнами они ниспровергли положения, на которых веками зиждилась философия, — в частности, изгнали из нее этику и метафизику. Их modus operandi, логический позитивизм, казался им приливом будущего — и действительно, ему удалось размыть казавшиеся незыблемыми берега философии во всем англоязычном мире.

В кружок входили экономисты, социологи, математики, логики, представители естественных наук и, разумеется, философы — мыслители такого калибра, как Отто Нейрат, Герберт Фейгль, Рудольф Карнап, Курт Ге-дель, Виктор Крафт, Феликс Кауфманн, Филлип Франк, Ганс Хан и его сестра Ольга Хан — слепая, курящая сигары женщина, специалист по булевой алгебре. Был там и Фридрих Вайсман, человек, которому суждено было лишиться средств к существованию — сначала из-за нацистов, а потом из-за жестокости Витгенштейна.

Венский кружок стал первым философским связующим звеном между Людвигом Витгенштейном и Карлом Поппером. Витгенштейн был и почетным членом кружка, и его творческим гением, хотя отвергал и членство, и похвалы. Поппер же так и не был приглашен в кружок, хотя страстно мечтал об этом, и потому предпочел перейти в оппозицию — став, таким образом, оппонентом Витгенштейна за много лет до встречи в комнате НЗ.

Венский кружок собрал ученых столь разных темпераментов и интеллектуальных интересов, что он никогда бы не вырос во что-то хотя бы отдаленно напоминающее философское течение, если бы не Шлик с его кротким нравом, обаянием и доброжелательностью. Он легко успокаивал вспышки самомнения и мягким юмором разряжал напряженность. Играло свою роль и то, что он и только он ведал приглашениями в кружок. Те, кто получал эти приглашения, чувствовали себя избранными и испытывали благодарность к Шлику; те же, кто их не получал — например, Поппер, — ощущали, что их недооценивают.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.

Эльга Михайловна Лындина

Биографии и Мемуары / Кино / Театр / Прочее / Документальное