Кочевая жизнь в Сибири

Как нам вернуться в Лесную, я не знал, так как горы теперь, вероятно, были непроходимы из-за снега, выпавшего с тех пор, как мы переправились через них, а погода не позволяла надеяться, что вельбот когда-нибудь прибудет. Как бы мы этого ни страшились, ничего нельзя было сделать, кроме как попытаться ещё раз пересечь горный хребет, и делать это надо было без промедления. Мне было приказано ждать вельбота два дня, но обстоятельства, по моему мнению, оправдывали неподчинение приказу, и я приказал камчадалам быть готовыми к отправке в Лесную рано утром следующего дня. Затем, написав записку майору и положив её в жестяную банку, чтобы оставить на месте нашего лагеря, я забрался в свой меховой мешок, чтобы поспать и набраться сил для новой борьбы с горами.

На следующий день утро было холодным и ненастным, в горах всё ещё шёл снег, а в долине – сильный дождь. На рассвете мы собрали лагерь, оседлали лошадей, распределили между ними поровну то немногое, что у нас было, и приготовились к трудному восхождению по глубокому снегу.

Но тут наш проводник после короткого совещания со своими товарищами подошёл ко мне и предложил отказаться от нашего плана перехода через горы как совершенно невыполнимого, а вместо этого попытаться пройти по узкой полоске берега, которую отлив обнажит у подножия скал. Этот план, утверждал он, не более опасен, чем попытка пересечь горы, и он гораздо более уверен в успехе, так как там лишь несколько мест, где лошадь не сможет пройти, не замочив ног при низкой воде. В тридцати милях к югу в береговой гряде было ущелье, где мы могли подняться с берега на нашу старую тропу в пределах одного дня езды до Лесной. Единственная опасность заключалась в том, что мы попадем в прилив раньше, чем доберёмся до ущелья, но даже и тогда мы сможем спастись, взобравшись на скалы и предоставив лошадей их судьбе. Для них это будет не хуже, чем голодать и мёрзнуть в горах.

Если говорить прямо, то его план представлял собой не что иное, как грандиозный тридцатимильный забег наперегонки с приливом по узкому пляжу, от которого все пути к отступлению отрезаны отвесными скалами высотой в сто или двести футов. Если мы успеем добраться до оврага вовремя, то все будет хорошо, а если нет, то берег покроется водой глубиной в десять футов, а наши лошади, если не мы сами, будут смыты морем, как пробки.

В этом предложении было что-то безрассудное и дерзкое, что делало его очень привлекательным по сравнению с тем, что надо пробираться по сугробам, в замёрзшей одежде и без еды, потому я с радостью согласился и усмотрел в нашем проводнике больше здравого смысла и духа, чем я когда-либо видел у камчадалов. Отлив только начинался, и у нас оставалось еще три-четыре часа до того, как он опустится достаточно низко, чтобы начать движение.

На этот раз камчадалы преуспели, поймав одну из собак, сопровождавших нас из Лесной, хладнокровно убив её своими длинными ножами и принеся её худое тело в жертву злому духу, в чьей юрисдикции, вероятно, находились эти адские горы. Бедному животному вспороли брюхо, вынули внутренности и разбросали по четырём сторонам света, а тушку подвесили за шею на длинном шесте, воткнутом в землю.

Гнев злого духа, однако, казался неумолим, потому что и после совершения этих умиротворяющих обрядов непогода бушевала едва ли не сильнее, чем прежде. Это нисколько не ослабило веру камчадалов в действенность своего искупления. Если буря и не утихала, то лишь потому, что неверующий американец с дьявольской медной шкатулкой под названием «компас» настаивал на том, чтобы пересечь горы, несмотря на все грозные предупреждения духа. Одна мёртвая собака не была достаточной компенсацией за такое святотатственное нарушение ясно выраженных пожеланий хозяина этих мест! Жертва, однако, как будто облегчила беспокойство туземцев об их безопасности, и как бы я ни жалел бедного пса, я в то же время был рад видеть явное улучшение, которое она произвела на моих суеверных товарищей.

Около десяти утра, насколько я мог судить без часов, наш проводник осмотрел берег и сказал, что пора идти, у нас будет от четырёх до пяти часов, чтобы добраться до оврага. Мы поспешно вскочили в сёдла и галопом поскакали вдоль берега, окружённые с одной стороны чёрными скалами, а с другой – солёными брызгами моря. Огромные массы скользких зелёных водорослей, ракушек, пропитанных водой стволов плавника и тысячи выброшенных штормом медуз грудами лежали на берегу, мы мчались по ним бешеным галопом, не останавливаясь ни на мгновение, разве что только для того, чтобы пробраться между огромными каменными глыбами, которые кое-где отвалились от скал и высились на берегу серыми, покрытыми ракушками громадами размером с железнодорожный вагон.