Кочевники времени

— Это было, вероятно, самое ожесточенное и крупное морское сражение в мировой истории. И мы выиграли его, мистер Бастэйбл! Что вы теперь о нас думаете? Для вас мы все еще варвары, которые нападают только на слабых и беззащитных, на раненых и беспомощных?

— Ваши люди и ваши корабли сражались с большим мужеством и опытностью, заслуживающими всяческого уважения, — признал я. — И в этом случае, должен добавить, у вас есть все основания гордиться собой — ибо австрало-японский флот напал на нас, не дав себе даже труда приступить к переговорам.

— На нас? — Гуд мгновенно уцепился за это слово. — Следовательно, вы отождествляете себя с нашим делом.

— Я отождествляю себя с моим кораблем, — пояснил я, — пусть даже для меня на борту нашлось чертовски мало работы. Но я полагаю, что был все же наблюдателем, а не участником.

— Как вам угодно, мистер Бастэйбл, — сдался Гуд и провел рукой по своим седеющим волосам. — Я только что дал вам возможность сделать выбор. Мы как раз собирались обедать. Не хотите ли составить нам компанию?

Я сдержанно поклонился.

— Благодарю вас, — ответил я, — с удовольствием.

— Тогда идемте!

Он просунул руку под мой локоть и вывел меня из рубки, направляя к своей квартире, которая соединялась с мостиком коротким трапом. Здесь уже был приготовлен обед — роскошный выбор холодных закусок, перед которыми я не мог устоять. Превосходный белый рейнвейн был подан к столу, и я с удовольствием выпил стаканчик.

— Условия жизни на борту воздушных кораблей кажутся мне куда лучше, чем на морских, — заметил я. — Там, внизу, ледяной холод, и почти невозможно согреться, разве что в кочегарке. Старые броненосцы, которые ходили на угле, были, по меньшей мере, теплыми в любых климатических условиях!

— Ну что ж, завтра мы высаживаемся, — заявил Гуд, приступая к трапезе. — Но если на борту «Чаки» вы чувствуете себя лучше, то я буду только рад видеть вас своим гостем.

Я хотел уже было отклонить его приглашение, когда Уна Перссон, сидевшая рядом со мной в длинном коричневом бархатном платье простого покроя, накрыла мою руку своей.

— Пожалуйста, останьтесь, мистер Бастэйбл. Так вы сможете куда лучше наблюдать завоевание Нью-Йорка.

— Неужели Нью-Йорк непременно должен быть захвачен? Я слышал, там уже почти никто не живет.

— Несколько тысяч, — пояснил Гуд. — И примерно треть из них примкнет к нам, как только мы появимся, не сомневаюсь.

— Откуда вам знать это? — спросил я.

— Мои агенты очень неплохо поработали, мистер Бастэйбл. Вы забыли, что я поддерживаю связь со всеми Соединенными Штатами — в конце концов, это же моя родина…

* * *

Если у меня когда-либо и были сомнения в том, что Гуд способен взять Нью-Йорк, то как только мы вошли в гавань, некогда одну из самых больших и богатых в мире, все мои сомнения рассеялись. Нью-Йорк пережил еще более страшные бомбардировки, чем Лондон. Город был когда-то знаменит своими высотными строениями, переливающимися тысячью пестрых красок; теперь от них осталось только два или три — полуразрушенные, поврежденные взрывами, эти башни грозили в любой момент превратиться в груду обломков, погребая под собой жалкие намеки на то, что в былые времена здесь раскинулись широкие улицы, тенистые аллеи и многочисленные парки. Холодный ветер свистел в руинах, когда мы стали на якорь и наш воздушный флот занял позиции, чтобы отслеживать малейшие признаки сопротивления. «Чака» облетал Нью-Йорк раз за разом и при этом снижался порой до пятидесяти футов. Не оставалось больше сомнений в том, что развалины обитаемы. Костры горели в подвалах, оставшихся под рухнувшими бетонными стенами. Кучки людей, мужчин и женщин, одетых в лохмотья, мчались искать укрытия, как только тень нашего большого корабля скользила по ним; другие же оставались стоять и глазеть.

У меня складывалось впечатление, что в иных районах города царил своего рода порядок. Я видел грязные белые мундиры, солдат в странных шапках — своеобразных капюшонах, закрывавших также их лица. Однако ни одного выстрела не было сделано небольшими отрядами, которые быстро скрывались в тени, стоило нам приблизиться.

Летящие хлопья снега, грязного и уже наполовину прокопченного, делали эту картину еще более безотрадной.

— Я почти не вижу смысла в том, чтобы утруждать себя и завоевывать этот город, — сказал я генералу Гуду.

Вместо ответа он нахмурился.