Кочевница

  ― ...А от вас - особого величия и осознания собственной ценности. Я бы даже сказал - бесценности. - Старик остановился и пристально посмотрел на Марию. Она молчала. - Вы, насколько я понял, совсем не знаете, как применить свои магические таланты к нашей непростой ситуации?

  ― Да...

  ― Ах, оставьте свой неуверенный тон, дорогая. Его не должен слышать больше никто. Вы понимаете, о чём я говорю? Больше - никто! Эти дети в доме уже вдоволь наслушались вашего лепета. Члены магического совета не должны услышать и одной нотки, неуверенно сыгранной вами. Они - величайшие колдуны. Среди членов совета человек - только я один. Остальные вполне под стать вам, великая Кочевница.

  ― Я не великая.

  ― Вы снова? Мне, похоже, придётся взять розги и учить вас иными методами. Так порой мне приходилось наставлять Эдуарда... Это никуда не годится. Вы ведь уже не девочка. Возьмите себя в руки. Члены магического совета - несомненно, лучшие из нас. Но, поверьте, дорогая, с одной Кочевницей из вашего рода не сравнится и сотня таких - лучших.

  ― Из моего рода?

  ― Орландо рассказал мне о вашем незабвенном дедушке.

  ― Рассказал?

  ― Да... - Сэр Мэтью задумался. - Но сейчас меня больше интересует личность некоего хозяина постоялого двора из Оттела. Надо сказать, неоднозначная личность. Он никогда не вступал в споры с законом, но назвать его добропорядочным гражданином тоже не поворачивается язык. Знаете ли, когда горел Оттел, его домишко в северной части города, которая сгорела дотла... Хороший такой домишко... Дела у Кривого Билла, видно, идут хорошо. Так вот, этот домишко остался цел. Ни единого повреждения. Странно, правда?

  ― Да, странно.

  ― Вам ничего не подсказывает ваше чутьё?

  ― Нет, ничего.

  ― Это к лучшему... - Пауза. Мария прервала её:

  ― А как же завтрашний совет?

  ― Вы должны напустить как можно больше тумана. Сказать много и ничего. Пусть все думают, что у вас уже есть план остановить бесчинства Тёмного Лорда. Поверьте мне, он будет - этот план. Только надо подождать. Я пытаюсь прочесть вашу метку. Кстати, позвольте мне ещё раз взглянуть на неё.

  ― Ещё раз?

  ― Да, моя дорогая. Вы очень беспечны. Надо получше заколдовывать свою комнату. - Сэр Мэтью с интересом рассматривал метку, то, приближая руку Марии к самому носу, то, приподнимая её над собой, пытаясь поймать последние лучи заходящего солнца. Он заулыбался, взглянув в лицо Мэри: её глаза многое сказали старому мудрецу. - Однако что-то подсказывает мне, что завтра вы чудесно справитесь со своей ролью. А может, и играть-то ничего не придётся. Просто будьте собой, дорогая.

  ― Сэр Мэтью, так когда же вы видели мою метку?

  ― Однажды, когда вы спали. У вас в комнате побывал один мой приятель. Да вон он. - Старик показал куда-то в заросли. Там на лианах удобно расположился и заботливо чистил перышки маленький попугайчик - пёстрая птичка с глазками-бусинками.

  Ужинали в каком-то приподнятом настроении. Все, наверное, старались отвлечь Марию от завтрашнего совета. Сэр Мэтью вёл себя непринуждённо и всё время, беря в союзницы свою будущую невестку, подтрунивал над сыном и заигрывал с тётушкой Молли. Та всё принимала за чистую монету и смущалась как девушка. Это было забавно и почти заставило Марию забыть о предстоящем важном событии.

  

  

  Послание

  

  

  Но, оставшись одна в комнате, Мария погрузилась в состояние волнения. Предвкушение завтрашнего долго не давало уснуть. Платье, выбранное Еленой, светлым пятном бередило глаза.

  ...Его широкие рукава поднялись как птичьи крылья, и платье взмыло к небесам, превратившись в огромную голубицу. Она кружила над домиком у моря, поднимаясь всё выше и выше к звёздам. И вот она сама стала звездой, падающей в руки Кочевнице. Она ослепила глаза и проникла в самое сердце. Как горячо и светло вокруг! Нещадно палит солнце, а от реки - лёгкое дуновение влажной прохлады. Пахнет свежескошенной травой и 'вжик-вжик' - коса со скрипом срезает сочную луговую зелень.

  Это было давно в безоблачном детстве. Радуга над лугом и тихая узенькая речушка, которую можно перейти вброд. Дедушка, так похожий на графа Толстого в исполнении Ильинского, в длинной рубахе, твёрдо стоит на земле и, широко захватывая, косит траву. Роста он невысокого, коренастый, а руки непропорционально длинные. Она лежит на берегу. Перед нею хлеб и молоко, сало и варёная картошка. И голубка, лукаво наклоняя головку, склёвывает крошки с широкого рушника...

  ...Как темно. И нет никакого сияния. Открыть глаза, и оно появится. Светлое пятно платья на спинке кровати. Где же рушник? Куда она его задевала? Эти книги... Целые баррикады из книг. И свитки... Целый ворох свитков. Она пробиралась к комоду у стены. Там бельё и её рушник. На полке. Где же? Вот. Он сияет! Он просто светится в темноте. От него в разные стороны отходят лучи как от пера жар-птицы.