Кочующая роза

Андрей Миронович смотрел, как ловко тракторист залез в кабину. Трактор взревел и, с мягким гулом выворачивая колеса, упираясь огнями в сугробы, в обледеневшую колею, укатил, мигая красным сигналом.

Опять было звездно, темно. Не чувствовалось близкое утро.

…Его не взяли на фронт, а оставили вместе с бабами, с немощными стариками растить военный хлеб, сохранять военное стадо. И он старался — среди вдов и сирот, сам здоровый и сильный, не щадил себя на тройной работе. Заведовал фермой, сам принимал отелы, выходил на покосы, вставал с вилами за скотника. Рыл окопы в кустах по берегу с бойцами истребительного батальона, прислушиваясь к взрывам на той стороне. А ночами читал оставленные братом труды, каждый раз натыкаясь на картинку — на плывущего в море быка.

Его сын подрастал, зацветал робкой красотой среди голошений и плачей. Жена суеверно, вся в страхе, надеждах, шептала ночами: «Мы с тобой, Андрюша, отмечены. Мы с тобой береженые. Посмотри-ка, Петенька наш какой красавчик! Может, судьба у нас с тобой другая, не как у всех?»

И он, стыдясь, оглядываясь на чужое, все прибывающее горе, верил, что у них не такая судьба.

На западе война вышла за чужие границы, кончилась и затихла на миг. А потом рванулись на восток эшелоны. Горячие паровозы несли броню и дивизии, еще не остывшие от атак. Брат появился в селе на полдня, почернелый, усатый, с серебряной головой. Раззвенелся медалями. Достал из мешка племяннику трофейный немецкий крест. Тот таращил голубые глаза на дядькину грудь, где сыпало и бренчало солнце. Осторожно держал в руках чужой темный орден, похожий на скрученный зимний лист.

Брат наутро ушел, обещал скоро вернуться. За Амур полетели двухмоторные самолеты с красными звездами, сотрясая бетонные укрепления самураев. Понеслись из-за реки косяками испуганные утки и гуси.

А через месяц безрукий почтальон с орденом Славы принес письмо, что брат погиб под Мукденом.

В ту ночь он стоял в развалившейся старой ферме. Сквозь дырявую крышу сочились звезды. Теленок родился, и корова лизала слипшийся, скользкий бок. А он все старался понять и представить, что сейчас, в это же время, под этими же звездами, есть сырая могила, и в ней неподвижно лежит его брат.

Он медленно шел под осенними искрящимися звездами. Жена дома прижалась к нему жарким плечом. Шептала: «Не в нас, а все мимо летит. Такая у нас, Андрюша, судьба!..»

…Тихо хрустела дорога под большими шагами высокого худого человека в торчащей шапке. Андрей Миронович узнавал школьного учителя Кузьму Митрофановича, который под утро возвращался домой из маленькой школьной обсерватории. Там в латунный телескоп он смотрел на звезды, что-то высчитывал, нашептывал. Восторженно ходил по дощатому полу. Затихал, задумчивый, печальный. Спускался погреться к печке. И вновь подымался в застекленную заснеженную беседку обсерватории.

— Здравствуй, Кузьма Митрофанович, — окликнул его директор, с нежной насмешкой и грустью оглядывая его долговязую, качающуюся фигуру. — Зайди погрейся. Расскажи ты нам, земным, что там на небе?

— Здравствуй, Андрей Миронович, — поклонился учитель с дороги, останавливаясь в красноватом отсвете окна. — Не могу. Хоть часок перед уроком сосну. Сегодня ясно, и утренний Сириус виден отчетливо.

— Звездный ты человек, Кузьма Митрофанович! Настоящий звездочет! Что ж там тебя привлекает?

— Не скажу я тебе точно, Андрей Миронович. Сам не знаю. Люблю! Все в землю смотрим. Все заботы, все хлопоты о родне, о деньгах, о хозяйстве. И что-то из нас исчезает. Задумчивость из нас исчезает. Загадочности не чувствуем. Забыли про мироздание.

— Забыли, Кузьма Митрофанович, забыли! Рубли да копейки! — все еще насмешливо, но ценя, понимая его слова, саму возможность этих слов, сказал Андрей Миронович. — Вот ты и напомни нам. Расскажи про загадки космоса. Прочти нам, земным и грешным, лекцию о небесном!

— Лекцию я прочту, как запланировано. Про орбитальные полеты, про невесомость. Диапозитивы с лунными снимками. Это все приготовил. Я тебе про другое хотел сказать. Я про душу хотел. Мы с тобой почти старики, а душа в нас от самой юности все мечтает, все куда-то стремится, на что-то надеется. Нам хочется себя пережить. А как? Вот и надо задуматься! Кто в чем, Андрей Миронович, сохранится. Один в детях надеется, заводит большую семью. Другой, как я, учит или книгу пишет. Надеется на память о нем. Третий думает, что помрет, а потом в травяном стебле оживет. А четвертый мечется по свету, никак себя не найдет, не знает, в чем ему закрепиться. Кто в чем, Андрей Миронович, кто в чем!

— Ну я, должно, в ферме и в коровах вечно жить буду, — усмехнулся Андрей Миронович, глядя с любовью на худого, сутулого человека, с которым вместе росли и старели, знали один о другом все до корней.

Учитель поклонился высокой шапкой и исчез из оконного отсвета. Только хрустела, затихая, дорога. И там, куда исчез этот человек, небо начинало слабо светиться, зарождалась заря.