Кочующая роза

Пустыня лежала, раскинув руки, дыша шелковистым телом, серебряно-иссушенными травами. В ее глубокие вены ввели иглы с раствором. На губы надели газовую маску. Ее чрево набухло и жило, готовое уже разродиться. В нем таился черный живой младенец. А она, беспомощная, озаренная, лежала, ожидая своей доли.

— Зацепляй, зацепляй! — орал Степан, сбивая на лоб пластмассовую, измазанную мазутом каску. — Хорош!.. Пошел!.. Опускай!

Опять на крик его из балка выходила Наталья, неся алюминиевый, натертый песком котелок. И казалось, что она несет в нем осколок белого солнца.

Верховой цеплял в поднебесье стальную струну. Бригадир задирал лицо, обнажая крепкие зубы. Штанга с долотом медленно приближалась к ране. Соскользнула в нее. Сверху из неба пошел красный гудящий крюк, вгоняя полосу стали. В рану вторгался металл, и она сжималась и пучилась, взбухая от боли.

— Еще… Хорошо! Еще!.. Хорошо! — гудел Степан, загребая руками. — Оборвешь, убью! Зубами тащить заставлю!

Трубы падали и гудели. Гидравлический ключ свинчивал их, сдирая до блеска ржавчину. Бурильщики смазывали отверстие маслом. Нагнетали кислоты и щелочи. Долото в глубине дробило кости, легко проходило сквозь нежные дышащие ткани, сквозь аорты, полные прозрачной воды.

Бригада блестела спинами. Слепла от солнца. Задыхалась от гари и дизельной вони. Над головами качался звездный и солнечный космос. Буровая дымной ракетой шла в преисподнюю. И не знали, будет ли нефть? Чем разродится земля?

Они работали дотемна среди жара и лязганья железа, пока солнце не утонуло в песках. Их сменила новая вахта, а они отдыхали, смывая пот и мазут.

В бараке, на полу, застеленном овечьей кошмой, у распахнутой двери, в которую пустыня, остывая, наливала прохладу и буровая в зеленом гаснущем небе чернела с зажженными лампами, лежали Степан и Наталья. Степан дремал, забывался, неся в усталых глазах вспышки дневного солнца. А Наталья гладила ему волосы, нависала над ним белой мягкой рукой.

— Степ, а Степ, ну поедем в деревню, а? Довольно, помаялись, покружили. В деревне ить знаешь как? Хорошо! Поедем! А, Степ?

— Поедем, — сквозь сон соглашался Степан. — Поедем, ага…

— Как вспомню про нашу деревню, так не могу! Там лес, там речка. Там трава, цветы… Там снег зимой. И люди все такие хорошие. Я так по мягкой травке соскучилась. Косить бы ее, в копешки сгребать.

— А после в зарод, ага? — мечтательно соглашаясь, вторил Степан, готовый уснуть и забыться.

— Избу свою обратно выкупим. А нет так другую, какую ни есть. Хоть у Стебеньковых, а нет. — у Курбатовых. Хоть и старая, подновим. Пару венчиков сменим — и жить. А нет, так и новую купим. Плотников наймем и сами им подсобим, все дешевле.

— Плотника взять одного, а я уж с ним в два топора. Я же плотничать мастер. И печь сложу, если что…

— Да, Степушка, так! Купили б корову… Своя, Степ, корова! Тебе молоко пить. От молока-то отвык? Я б тебя молоком отпоила, ты б у меня налился.

— Молоко я люблю, ага…

— Хорошо, Степ! Семьей заживем, ребеночка тебе рожу. Разве мне тут родить? Мне в деревню ехать и там родить. И была б у нас, Степа, семья! Мне ведь скорее родить надо, а то поздно будет…

— Родишь, — обнимал ее Степан, кладя себе на глаза ее мягкий горячий локоть. — В деревню поедем, родишь.

— Мы, Степа, возьмем расчет и уедем. Только бы ты согласился.

— Я что, я возьму, я хоть завтра… Что-то мне спать охота…

— Ах ты, мой Степушка!

Ночная пустыня круглилась песками, полнилась тресками, шелестами бесчисленных насекомых. Азиатские звезды разгорались разноцветно, узорно. А Наталья видела тот давнишний маленький сельский клуб с крутящейся радиолой. Оброненные васильки на полу. Тесно от танцующих пар, от гогота, визга. Они, Степан и Наталья, ускользая от взглядов, насмешек, выходят в темный, пахнущий рекой и лугами воздух. Идут, не касаясь друг друга, мимо изб с собачьими лаями, мимо освещенных окнами кустов в палисадниках, за деревню, за старую кузню, где клевер тяжелый, в росе, в дергачиных криках. Там, у старого дерева, где стояли вчера, теперь пасется лошадь, белеет ее живое пятно, перезванивает, вздыхает, жует. И он снова будет обнимать Наталью, звать с собой, в другие края и земли, и она, соглашаясь, пьянея от бормотаний и шепотов, обещает идти за ним неразлучно.

— Степ, ты спишь? Ты обещал, смотри… Пойди попроси расчет! — говорила Наталья, сомневаясь, заискивая, раздражаясь от мысли, что Степан обещал несерьезно. — Сколько можно таскаться? Кто мы с тобой, цыгане? Нешто так жизнь проживешь? Мотаемся, бьемся… Другие поездят, осядут. Вон Витька Торлопенко с Нюркой! Денег скопили и домик в Курске купили. Как хорошо живут! Все одно нам всей нефти не выкачать. Деньги с тобой заработали, поедем в деревню!..