- Что-то вроде помощницы в поездке. С нашей стороны в договоре это называется 'куратор', а с немецкой - 'импрессарио'. На самом деле, импрессарио для всей группы буду я, а ты можешь взять с собой помощницу. Выбирай кого хочешь...
- Я хочу Симу! - взвизгнула Грета. - Можно мне взять свою тетушку?
- Первый раз слышу, что у тебя есть тетя.
- Она мне больше, чем тетя. Она мне маму заменила, когда ее не стало...
- А отчего умерла мама?
- Утонула. Во время круиза по Волге, - твердо ответила Грета. - Но сейчас не об этом. Так я могу взять Симу?
- Бери, если хочешь, - пожал плечами Коган. - Надеюсь, у нее нет проблем с законом...
- На случай проблем существуешь ты, - вкрадчиво сказала Грета.
Она вплотную подошла к Когану и, глядя ему в глаза, запустила наманикюренные пальцы в его кучерявую шевелюру. Фима задрожал и потянулся к ней губами. Девушка наклонилась и быстро клюнула его в небритую щеку.
- И это все... - разочарованно протянул Ефим.
- Пока все, Фимочка, - Грета с довольной улыбкой потрепала его по волосам и отстранилась. - Но ты настойчивый, как я погляжу. Твои шансы и впрямь повышаются...
Грета оделась и переулками вприпрыжку побежала на Тверскую.
Я сидела дома и переваривала новость, рассказанную мне в то утро под страшным секретом одной из клиенток. Оказывается, у Светы Аллилуевой умер очередной муж - индиец, и она повезла его хоронить в Индию. Там она окончательно поняла, что больше не хочет жить в родном отечестве, о чем и сообщила советскому послу в Индии. Тот, конечно, велел ей немедленно возвращаться в Москву, но она в тот же день явилась в американское посольство в Дели, попросила политического убежища и, разумеется, его получила. Дочь величайшего из тиранов стала диссиденткой - это было неслыханной иронией истории! В Америке она опубликовала свои письма к любовнику Андрею Синявскому, известному писателю и тоже диссиденту. Роман 'Двадцать писем другу', повествующий о жизни сталинского окружения, стал сенсацией на Западе и вызвал закономерный скандал в Кремле. Но лично меня поразило равнодушие, с которым встретила его советская публика - уже в перестройку, когда книга стала доступной каждому. Это страшное повествование не вызвало никаких эмоций у нашего свободолюбивого народа. Как, впрочем, и 'Один день Ивана Денисовича' Солежницына, и 'Колымские рассказы' Шаламова...
Но я опять отвлеклась. В тот день Грета ворвалась в квартиру как ракета.
- Сима, мы едем! - громогласно объявила она с порога.
- Куда едем? - механически спросила я, не отрываясь от кальки с кельтским узором.
- В Германию, в Берлин!
- Берлин теперь не совсем Германия. Сейчас это всего лишь гэдээр... - бормотала я, погруженная в затейливое переплетение линий.
- Симуля, очнись! - Грета с размаху села на кальку. - Нас ждут великие дела!
- Ты прошла конкурс? - дошло до меня наконец.
- Еще как! Все, как Фима обещал. Ну и ты была права, конечно. И самое главное - ты тоже едешь!
- Я? В каком качестве?
- Как моя сопровождающая. Я теперь важная персона, и мне полагается импрессарио.
- Это тоже Фима устроил?
- Конечно. Он же влюблен в меня по уши. Готов сделать для меня все что угодно.
- Какой-то он подозрительно добрый...
- Симочка, не занудствуй! Опять в тебе лагерное прошлое восстает?
- Я и без всякого лагерного прошлого знаю, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
- Господи, ну какой еще сыр. Я же всю жизнь танцую! Сколько я пахала... Может мне, в конце концов, по заслугам воздаться?
Я опустила лицо к кальке и продолжила копировать орнамент. За весь вечер мы больше не произнесли ни слова. Две новости - о бегстве Аллилуевой и о грядущей поездке в Берлин сплетались как линии в кельтском узоре, рождая множество предчувствий. Даже несмотря на гибель Груни, контракт с нечистой силой продолжал действовать.
Глава XII. Ворота из ниоткуда в никуда.
Наш поезд прибыл в Берлин, на вокзал Фридрихштрассе утром
двадцать второго августа шестьдесят восьмого года. Нас встретил прилетевший самолетом Коган. Он, как всегда, был с букетом - в его руке пламенели алые гвоздики - символ солидарности немецких коммунистов.
- Так вы и есть тот самый добрый волшебник Фима? - я заглянула в его черные блестящие глаза. Он ответил мне простодушной улыбкой.
- Рад познакомиться с тетушкой Греты. Бог даст - станем родственниками.
- Вы что же, собираетесь сделать ей предложение?
- Предложение я ей сделал давно. Она пока не ответила, но говорит, что мои шансы повышаются.
- Повышаться они могут до бесконечности, - беспечно сказала Грета. - Этим шансы на победу отличаются от самой победы. Хватит об этом. Где наша гостиница?
- На Эбертштрассе. Пять минут езды отсюда. Машина ждет.
- А если пешком? Хочется размяться после поезда.
- Понимаю, - улыбнулся Коган. - Для балерины, как для акулы жизнь - это движение.
Шофер забрал наши чемоданы, и мы налегке двинулись вверх по Фридрихштрассе. У меня подкашивались ноги. Этой дорогой мы с Груней шли семь лет назад, надеясь через Тиргартен попасть в Западный Берлин.