Код бикини (СИ)

Грета стала внимательнее присматриваться к своим многочисленным поклонникам. Она вдруг поняла, что всех этих вальяжных икряных дядек, заваливающих ее цветами на спектаклях, толпящихся у гримерки нужно не отшивать, а употреблять себе во благо. Чутье взрослеющей девятнадцатилетней женщины уже позволяло ей уловить фальшь в устоявшемся житейском стереотипе, согласно которому за все в жизни непременно надо платить. На самом деле, на свете существует тип мужчин, которым от века полагается решать все проблемы за красивых женщин. Им достаточно лишь позволять это делать, и при этом вовсе не обязательно и даже вредно чувствовать себя в долгу. В ответ требуется лишь одно - принимать помощь нужно с искренней благодарностью, от души ей радоваться. Миф о том, что девушка может стать звездой только через постель выдумали дамы, сами не обладающие никакими достоинствами, в первую очередь постельными. Тем кто платит - богатым, занятым мужикам, как правило, много и не надо - ну сходишь с ним в театр, появишься на публике... И не потому что они так уж затраханы работой. Просто им самим и для престижа, и для самооценки важно, чтобы их видели с эдакой звездой-недотрогой, а не с общедоступной давалкой. А баб, что для тела, им хватает в ресторанных номерах и банях...

Одним из Гретиных ухажеров - букетоносцев был администратор театра оперетты двадцатипятилетний Фима Коган. Его дед принадлежал к старым большевикам и считался соратником Ленина и другом Сталина, хотя такое сочетание вряд ли было возможно в реальности, не говоря уже о явной фантастичности понятия 'друг Сталина'. Так или иначе, дед был все еще жив и даже занимал малоприметную, но влиятельную должность смотрителя мавзолея Ленина, тем самым косвенно подтверждая свою близость к основателю первого и последнего государства рабочих и крестьян. Благодаря деду, Коган-младший связи имел обширные и возможности немалые. Впрочем, как позднее выяснилось, у Фиминых связей была и другая подоплека.

Именно от него Грета узнала о предстоящем в Берлине наборе в варьете Фридрихштадтпаласт. Разговор произошел в гримерке театра оперетты, которую Грета делила с двумя другими актрисами. Коган явился с тяжеленным букетом белых махровых гвоздик, распространявших запах свежей выпечки.

- Гретхен, ты сегодня была хороша, как никогда, - заявил он с порога.

Девушки, не стесняясь администратора, переодевались и смывали грим.

- Спасибо, Фимчик, - отозвалась Грета, не оборачиваясь. - Поставь эту прелесть в графин.

Сидя перед зеркалом, она сосредоточенно отклеивала ресницы - пушистые, как принесенные гвоздики.

- Ты даже не взглянула на 'эту прелесть', - проворчал Коган.

- Не будь занудой, - Грета, открыв от напряжения рот, целилась пинцетом в угол глаза.

- Да ладно. Но имей в виду, что тобой восхищаются далеко не все.

- Что-о?! - Грета от удивления опустила пинцет и обернулась к поклоннику. - И кому же я не нравлюсь?

- Да не то что не нравишься... - замялся Ефим. - Но есть мнение, что твоя игра выглядит как-то не по-нашему, не по-советски. Слишком по-западному, что ли...

- Много ты со своим начальством понимаешь в Западе, - Грета насмешливо дернула щекой и отвернулась к зеркалу. Девушки хихикнули.

- Думаешь, ты одна во всей Москве заграничные картинки разглядываешь? - Коган кивнул в сторону трюмо с торчащим из ящичка пестрым журналом, добытым мной у одной из клиенток.

Грета сердито захлопнула ящичек.

- А ты думаешь, можно заставить зрителя аплодировать стоя и орать 'браво' без этих журналов, без нарядов, без хорошей косметики? Напялив трусы от фабрики 'Большевичка', напудрившись 'Красным маком' и надушившись 'Красной Москвой'? - Грета крутанулась на стуле и в упор уставилась на Когана. На ее глазу повисла не до конца отклеенная ресница, придавая лицу жутковатое выражение.

- Причем тут трусы? - удивился Коган. - Их ведь все равно не видно.

- Это твоим старперам-начальникам ни хуя не видно, - у Греты уже тогда появилось пристрастие к крепким выражениям, особенно в минуты нервного подъема. - А зритель, он и под платьем все видит. Я уже не говорю о том, что женщина в хорошем белье и чувствует себя иначе, и двигается по-другому. И все это передается публике.

- Ладно, не расходись. Я, собственно, об этом и хотел с тобой поговорить.

- О чем? О трусах?

Девушки снова захихикали. Коган поморщился.

- Милые дамы, могу я побеседовать с нашей звездой наедине?

- Само собой, - развела руками одна из них. - Для серьезных разговоров лучше гримерки места не найти. Не в бане же беседовать...

Девушки исчезли за дверью.

- Послушай, Гретхен...

Коган попытался было расхаживать взад-вперед, но в тесной гримерке это оказалось невозможно. Он зацепил хлипкую ножку трюмо, отчего стеклянные флаконы, разбрасывая блики, повалились друг на друга. Фима раздраженно опустился на колченогую табуретку.

- В общем, так. Я много раз слышал, как ты восхищаешься этими двухметровыми девками из Фридрихштадтпаласт. И я понимаю, чем они тебе нравятся: всякими там блестками, султанами, хвостами, голыми спинами и вздернутыми задницами, короче всем этим западным шиком...