Код бикини (СИ)

Репетиции начались под бдительным оком директора. Однако времена постепенно менялись. Отступила тень Усатого, подзабылись хамские наскоки Лысого на интеллигенцию. Дряхлеющий Бровастый, с трудом двигая едва повинующейся челюстью, невнятно зачитывал по телевизору свои нескончаемые речи, что создавало в стране атмосферу какой-то благостной апатии. Люди жили все хуже, произносимое с экрана не имело никакого отношения к реальной жизни, с полок магазинов исчезали самые простые товары, но в народе, как ни удивительно, не чувствовалось никакого напряжения, не говоря уже о каких-то бунтарских настроениях.

Наш замечательный народ еще как-то реагировал на выходки самодура Хрущева: в шестьдесят первом в Краснодаре, когда разгромили крайком КПСС, в шестьдесят втором в Новочеркасске, где рабочие вышли на демонстрацию по поводу пустых продмагов и были расстреляны. В брежневские же времена селекционные работы по выращиванию расы советских рабов были в целом завершены, и окончательно сформировалась новая историческая общность людей, названная остряками 'хомо советикус'. 'Главное, чтобы не было войны!' - выражала по телевизору совокупное народное мнение ткачиха с Трехгорки. 'Да, наплявать!' - более емко высказывалась деревенская тетка в ватнике, выходя из сельпо, в которое уже месяц не завозили хозяйственное мыло.

Впрочем, была в семидесятых и некая прелесть. Тотальная ложь окутывала реальность таким плотным коконом, что в нем было по-своему уютно. Ушли в прошлое сталинские страхи и утомительные хрущевские реформы. Все двигалось по заведенному распорядку, ноябрьские парады чередовались майскими, стоявшие на трибуне старцы казались такой же незыблемой частью бытия, как застывший с задранными подбородками почетный караул у мавзолея, колокольный перезвон на Спасской башне или продовольственный 'заказ' в виде палки финской колбасы и пары банок болгарских маринованных помидоров, выдаваемый трудящимся на закуску после праздничной демонстрации. Веселые пьянки на работе сплачивали сотрудников до состояния родственной близости и заменяли советским гражданам распространенные на Западе клубы, дискотеки и дома терпимости. Невиданного расцвета достигла культура политического анекдота. Особая прелесть анекдотов была в том, что рассказывать их было занятием по инерции как бы рискованным, но по большому счету безопасным, как катание на американских горках. Запасы иронии, накопленные в народе за десятилетия советской власти, были неистощимы.

Ирония эта была ничем иным, как атрофировавшимся чувством собственного достоинства, утраченной способностью противостоять лжи и унижениям. Символом эпохи стало не гневное, 'рот-фронтовское' вскидывание сжатого кулака, а индифферентное пожимание плечами. Если вдуматься, наша самовосхваляемая способность смеяться над окружающей мерзостью - это не защитная реакция и не способ выживания, а явственный признак социальной деградации и катастрофического разжижения воли до животного уровня.

'Анекдотическая безопасность' отражала общее 'ослабление гаек' в стране. Стали появляться подпольные цеха по пошиву джинсов и кожаных курток, повсеместно процветал частный извоз, эстрадные артисты занялись 'чёсом', разъезжая с 'левыми' концертами по необъятным просторам родины.

Ездила на гастроли и 'Агриппина'. Вначале это были поездки по детским утренникам и пионерским слетам, но там Гретины девочки могли показать лишь малую часть репертуара. Втайне от всех Грета разучивала со старшей группой современные танцы и спортивный рок-н-ролл. Постепенно она научилась добывать помимо официальных концертов и отхожие выступления в провинциальных городах. Девочки выкладывались, как могли, и их родители начали жаловаться на непомерные нагрузки. Выступления проходили с неизменным успехом, но Грета все это ощущала лишь как недостойную ее мечты халтуру. Для того, чтобы подняться на новый уровень, были необходимы хорошие костюмы, импортная косметика, дорогая бижутерия, массажист, база для сборов, профессиональный зал для репетиций. На вырученные от левых концертов деньги Грета покупала ткани, и я помогала ей шить костюмы для девочек. Правда, толку от меня было немного - из-за провалов памяти я путала размеры, теряла лекала и выкройки. Память не подводила меня только в том, что касалось татуировок. Хорошенько изучив рисунок в журнале, я могла, ни разу не сверившись с оригиналом, в точности наколоть его одной из своих многочисленных клиенток - столь же знатных, сколь и засекреченных.

В семьдесят шестом мне стукнуло пятьдесят. С утра, не умолкая, звонил телефон, и фамилии поздравлявших меня приятельниц звучали как недавно опубликованный в 'Правде' список депутатов Верховного Совета СССР. На один из звонков ответила Грета. С полминуты она слушала собеседника, а потом растерянно протянула мне трубку.