Код бикини (СИ)

Через некоторое время мне пришло в голову, что было совсем не обязательно слепо копировать метод Гестиэя. Для целей хранения пароля гораздо проще было использовать не чужое, а свое собственное тело. В тот же вечер я, раздвинув перед зеркалом ноги, претворила эту мысль в жизнь, украсив свой венерин холм точной копией первой картинки с поправкой на взрослый размер изобразительного пространства.

На следующий день из очередной поездки вернулась Грета - на этот раз с рыженькой кудрявой худышкой. Она на ходу выслушала мой рассказ об истории с кактусом и не придала ему большого значения. Но когда зеленка сошла, на нежной девичьей коже явственно проступил затейливый вензель. Гретa, купая девочку, недоуменно разглядывала узор, поначалу ничего не понимая. А когда поняла - было поздно.

- Ты совсем охуела от своих татуировок! - орала она. - Кто ее теперь замуж возьмет?!

- Еще как возьмут, - возражала я. - Женское тату все больше входит в моду. Скоро все девчонки его будут носить. А такого ни у кого нет - это особенное, уж мне-то можешь поверить.

Грета без сил повалилась на диван.

- Ну, вот что, - сказала она. - Так дальше продолжаться не может. От воспитания девочек я тебя отстраняю. Чтобы дети тебе не мешали, ты временно переезжаешь в Фимкину квартиру, а он переберется сюда - он об этом только и мечтает. Можешь там спокойно заниматься своими художествами. А я завтра же найму еще одну няню. И Ефима накручу, чтобы поскорее решал вопрос с жильем. Хотя когда он в этот детский кошмар попадет, то и сам в лепешку расшибется, лишь бы из него поскорее выбраться.

Наутро я перебралась в квартиру Когана. Встречая меня, Фима виновато развел руками, мол, ты же знаешь, если Грета чего решила, то так тому и быть. Собрав чемоданчик с самым необходимым, он мужественно отбыл к супруге - в сущий ад, наполненный детским визгом, разбросанной одеждой и сломанными куклами. Закрывая за Коганом дверь, я подумала, что даже не узнала имя девочки, которой так неосмотрительно сделала татуировку. Впрочем, с учетом того, что точно такая же картинка красовалась на моем собственном лобке, это казалось неважным.

Неизвестно, что сыграло бóльшую роль - связи Когана, его любовь к Грете или желание поскорее вырваться из детского ада, но уже через месяц Фима явился домой в крайне возбужденном состоянии и, не раздеваясь, выложил на стол фиолетовые, в разводах, ордера на две соседние трехкомнатные квартиры в доме неподалеку от Тимирязевской академии. Других квартир на лестничной площадке не было, поэтому ее планировалось закрыть общей дверью, устроив, таким образом, целую крепость.

После решения квартирного вопроса я вновь вернулась на Тверскую, но с этого момента наши с Гретой отношения изменились. Мы не ссорились, но исчезла прежняя грубовато - искренняя нежность в общении. Грета стала более скрытной, рассказывала о своем ансамбле отрывочно. Хотя, благодаря правильному отбору девочек и ежедневным изнуряющим тренировкам, дела шли хорошо. Ансамбль завоевывал все большую популярность. Несмотря на начавшуюся перестроечную деградацию экономики, у 'Агрип-шоу' не было недостатка в приглашениях. Три года бесконечных тренировок, выступлений в провинциальных театрах и окраинных московских клубах сделали свое дело - имя ансамбля гремело по всей стране, о юных танцовщицах писали в центральных газетах, их показывали по телевизору. Грета точно угадала запрос времени - зрителю обрыдли псевдонародные танцы и лубочные костюмы, публика жаждала современного зрелища, шоу. Собственно говоря, Грета действовала по простому принципу: то, что было вчера у 'них', завтра будет у 'нас'. Следовать моде всегда легче, чем создавать ее или предугадывать ее веяния. Пухлые шестилетние девочки превратились в стройных, похожих на экзотических заморских птиц, тонконогих подростков. От сверстниц их отличало полное отсутствие свойственной их возрасту неуклюжести.

Растущая популярность 'Агрип-шоу' начинала приносить финансовые плоды. Одновременно все хуже шли дела у Фимы. Зарплаты театрального администратора хватало лишь на неделю; все дополнительные источники доходов исчезали один за другим вместе со сменой номенклатуры и разрушением необходимых связей. Лубянские кураторы, о которых я тогда еще не знала, почти утратили интерес к персоне Когана, им было попросту не до него. Это с одной стороны давало чувство независимости, а с другой - лишало последней возможности решать бытовые проблемы через 'своих'. Фима вдруг осознал, что чувство освобождения от всемогущих покровителей, от унизительного положения стукача неожиданным образом соседствует с некоторым разочарованием от того, что он становился 'как все', утратив принадлежность к всесильной системе. Этой глубокой, как ему казалось, мыслью он, находясь в изрядном подпитии, однажды поделился со мной.

- Так ты все эти годы стучал на нас?! - закричала я, игнорируя тонкости его душевных переживаний. - Не зря я все время что-то чуяла. Но как ты мог? Ты же любишь Грету!