Код бикини (СИ)

Однако моя безмятежная жизнь продолжалась недолго. В один из приездов в Москву, разбирая почту, я наткнулась на письмо из Германии от некой Магды. У меня сразу заныл копчик, я опустилась в кресло и долго держала конверт в руке, моля бога о том, чтобы в письме не оказалось ничего плохого. Но, вероятно, мои отношения с богом были к тому времени бесповоротно испорчены из-за многократных сделок с нечистой силой. Магда оказалась проституткой из Венгрии, получившей в Германии срок за избиение подруги по цеху. После долгих предисловий и ненужных подробностей она сообщала, что Грета в приступе депрессии покончила с собой - повесилась на тюремной простыне. Тут я окончательно убедилась в том, что Груня была неправа. Клад оказался не божьим испытанием, а сатанинским проклятием - в этом больше не было никаких сомнений. Я поняла, что гибель матери и дочери была предопределена, и это сделало меня убежденной фаталисткой. С горечью я думала о том, что от них не осталось даже могил.

В конце письма Магда предлагала встретиться, рассказать о последних днях Греты. Как только я это прочла, меня охватил смертельный страх, что Грета могла передать мне через Магду свою половинку кода, а вместе с ней и новое дьявольское искушение. Я немедленно, не глядя на обратный адрес, разорвала конверт и спустила клочки в унитаз. В затянувшейся партии с Сатаной я впервые решила сыграть на опережение.

После этого я вернулась в Германию и несколько лет не приезжала в Москву. За это время я пару раз бывала в Берлине. Проходила и мимо банка, где хранились наши сокровища, вспоминала Грету. И странное дело: несмотря на то, что пинкертоны немецкие так и не нашли мне Макса моего, козла вонючего, он мерещился мне повсюду - и в Москве, и в Гамбурге, и в Берлине...

- Вы его все еще любили? - спросила Мила благоговейным шепотом.

- Вот еще, - проворчала Сима. - Любовь у меня была с Матиасом. А с Максом - последний всплеск либидо перед окончательной старостью.

Сима замолкла и откинулась на подушки.

- И что же было дальше? - нарушила молчание Мила.

- Ничего особенного. Когда мне стукнуло восемьдесят, я распрощалась с Хоффманом. Он уговаривал меня еще поработать, но я решила - хватит. Колоссальная была личность, мировая знаменитость, пожалуй самый известный в мире татушник. Только недавно помер, как я уже сказала - за девяносто... А год спустя скончалась в Америке Света Аллилуева - моя ровесница. Так что теперь каждый прожитый день я воспринимаю как подарок судьбы - дамы, которой щедрость, в общем-то, не слишком свойственна...

Я, как когда-то Света, вернулась в Россию, и до сих пор не пойму, зачем. Мне казалось, что здесь все переменилось, покатилось по западным рельсам, но я ошиблась. На самом деле, здесь затеяли очередной эксперимент - решили повенчать капитализм с совком. Идея, конечно, идиотская - у такого государства нет будущего, как не бывает потомства у гермафродитов, но в моем возрасте все это уже мало трогает. Я живу на своей замечательной кровати, а где она стоит - в Москве или в Берлине - уже неважно.

Мы, русские, обожаем тютчевские строчки о том, что умом Россию не понять и аршином общим не измерить. В них заключается все наше национальное кокетливое бахвальство. Вот, дескать, какие мы необыкновенно-уникальные. На самом деле, все гораздо проще. Поглядите на карту России, на эту схему разделки говяжьей туши. Только пятая ее часть находится в Европе. Но Европа - не только географическое понятие; не будете же вы считать европейцами жителей западных склонов Уральских гор. Подлинная Россия - это Азия, точнее северная Азия. Все это выглядит так, будто нас не то выгнали когда-то в холодные земли из Европы и с азиатского благодатного юга, не то мы сами смогли в свое время хапнуть эти безлюдные пространства только потому, что там не было никого, кроме медведей и оленеводов. Конечно, этнографически мы- восточные европейцы, но захватив колоссальные азиатские территории, мы неизбежно и необратимо обазиатились. Страна, в которой мы живем - это неевропейская Европа и неазиатская Азия. Действительно - лишь небольшую часть ее жителей можно понять европейским умом и измерить общемировым аршином. И эта малая толика европейскости на фоне непроходимой азиатчины напоминает пестрый газовый шарфик, повязанный поверх овчинного тулупа.

Любая страна, если ее растянуть 'от хладных финских скал до солнечной Тавриды', может возомнить о себе, что она не просто большая, а именно великая. Ни один обыватель не откажется от соблазна всем сердцем принять эту невинную подмену понятий. Но любые иллюзии рано или поздно уступают место реальности. Ни 'хладные финские скалы', ни 'солнечная Таврида' России более не принадлежат...

- Тавриду недавно назад забрали, - возразил Алик.

- Если вор кого-то ограбил, это еще не значит, что отнятое ему принадлежит, - назидательно сказала Сима. - После войны пол-Европы заграбастали, и что? Неправедно нажитое счастья не приносит, уж это-то я теперь точно знаю, и в этом банальная мораль моей басни. Так что сказке конец, а кто слушал - молодец.