Код человеческий

Одна Юкэ у Ашота не питалась принципиально, из-за чего рыжий, похохатывая, обзывал ее расисткой, всякий раз нарываясь на ответное лаконичное «дебил». Наверняка дело было вовсе не в расизме, просто Юкэ не обладала должной любознательностью, чтобы поражаться примерам живучести прожаренных насекомых и прочим естественно-научным чудесам. Ее позицию внешне разделял Жучок, но в отсутствие Идеальной Особи он охотно трапезничал с Пашкой. Серж тоже, хоть и морщился брезгливо при виде антисанитарной стряпни, все же жаловал ее, нивелируя отвращение толстенным слоем майонеза и кетчупа. Особенно беспроблемно процесс поглощения «бургашотов» и «крысмаков» у Сержа протекал под залипание в компьютере и пиво. Ему завидовали все курьеры, ведь он мог наслаждаться алкоголем хоть с утра, в то время как двухколесным требовалось для этого оттарабанить смену в седле по любой погоде.

Игорь продержался недолго. Пару раз, проголодавшись по-настоящему и не сумев раздобыть «Молчановских зорь» с майонезом и сухой лапшой, он вынужденно принял новую гастрономическую реальность. Знакомство состоялось не без шероховатостей: приступы диарейной боли поначалу исправно скрючивали Нерва, заставая даже на выездах, но затем желудок пообвыкся и принялся худо-бедно извлекать калории из неведомой ранее пищи. Впрочем, кишечные расстройства хоть изредка настигали всех, провоцируя Пашкины шуточки про «визиты мистера поноса», «резь в глазах» и «закупоренный сортир». Независимо от пищевого ассортимента, съеденное запивалось «кофе».

В таких условиях Кремов не сломался, даже наоборот – раскрыл в себе неизвестные душевные резервы. Еще он начал совсем по-другому воспринимать людей, которых в прошлой жизни порой считал неудачниками, научился чувствовать их токи, недоступные тогда из-за социальных барьеров. Они перестали казаться примитивными или, как выражался Миха, «темным быдлом».

Тот же Паша Рыжий – небритый русак с рябым лицом, словоохотливый до невозможности, всегда служил объектом незлобливых подначиваний и шуток. Кем такие были для Нерва всего год-два назад? Шпаной, безликими завсегдатаями сводок по бытовой преступности, вызывающими отвращение манерами вроде сплевывания слюны через щель в зубах и характерным запахом недельного пота. Сейчас эти вещи служили второстепенным фоном портрета Рыжего, незначительной особенностью – и все. Пашка убил в Нерве малейшую предвзятость, поделившись однажды куском дешевейшей колбасы. За нехитрым актом тянулся длиннющий след обстоятельств, в мгновение осмыслен ных Игорем и превративших забавного парня дворовой наружности в открытие.

Кусок колбасы «Молчановские зори», после которой развивались неудержимый метеоризм и скотская отрыжка, служил желанным обедом в курьерском сообществе, потому что мог легко конвертироваться, особенно с хлебом и майонезом, в калории и намек на сытость. Пашка, как и все, не отличался обеспеченностью и потому ценил «Зори» на вес золота. В один из дней шпарил неприятный холодный дождь, и, забравшись в гараж к верстаку, продрогший Рыжик нетерпеливо принялся нарезать колбасу и хлеб в надежде пообедать. Тут ввалился обессиленный после смены Кремов, пропитанный водой до нитки. Ужасно хотелось есть и спать, но усталость убивала охоту плестись в магазин за лапшой. Просить поделиться язык тоже не поворачивался: вечно нищий Пашка сегодня собирался уничтожить крохотную даже для себя снедь, – так что, подавив усилием воли протесты измученного желудка, Игорь просто снял одежду, натянул ничейный свитер и рухнул на протертый до дыр диван, настроившись потерять сознание. Но Рыжий, ни секунды не колеблясь, растормошил его и протянул бутерброд. Искренность и простота этого поступка стали чем-то новым в восприятии Игоря, не привыкшего получать с материальной вещью, будь то еда, одежда, шариковая ручка, деньги, да и вообще что угодно, еще и положительный ментальный заряд «за просто так». Ничего взамен ценнейшей «Молчановской зари»!