Запрос о затерявшейся награде Гвоздарева так и не нашелся: если он, разумеется, вообще существовал. Поэтому Маруся написала новый. Да, у нее и без того хватало дел, и возню с письмом можно было, наверное, отложить на потом. Но она считала своим долгом доделать незавершенное Симой, к тому же речь шла об интересах симпатичного Марусе человека Василия Ионовича.
Марусе хотелось исполнить свой долг как можно быстрее, поэтому она попросила начальника гарнизона Дремова ей посодействовать.
– Борис Евгеньич, простите, что беспокою по пустякам, но вы не могли бы от своего имени… поторопить там кого надо? А то ведь отложат в долгий ящик, и мы не только к девятому мая не успеем, но, чего доброго, и к следующему новому году…
– Отставить извиняться! В таком важном деле, как увековечивание подвига наших ветеранов, пустяков быть не может. Не беспокойся, Мария Васильевна, у меня в архиве Минобороны есть кое-какие связи, люди отзывчивые, должны помочь…
Два следующих дня Маруся была с раннего утра до позднего вечера занята в госпитале: сезонная волна заболеваемости гриппом и ОРВИ практически достигла пика, медперсоналу, и в первую очередь терапевтам, приходилось держать удар.
Тем временем она вспомнила, где слышала фамилию Пищик, мало того – видела самого ее обладателя. Степан Андреевич, в годы войны – артиллерист, в мирной жизни – мастер на молокозаводе, а ныне – пенсионер, усердно посещал литкружок Дома офицеров. Он писал юморески и даже выступал с ними на концертах художественной самодеятельности. Внешность Пищика категорически не соответствовала его фамилии: Степан Андреевич был крупным мужчиной с серо-голубыми, слегка навыкате, глазами и густыми пшеничного цвета усами. Его творчество имело у публики успех, зрители от души смеялись и аплодировали, Пищик мило смущался и промокал носовым платком обрамленную ореолом седых кудряшек блестящую лысину.
Идея подозревать Пищика в чем-либо, а тем более в том, что он – «сурок», секретный немецкий агент, вначале показалась Марусе абсурдной. С другой стороны, она прекрасно знала, что по виду ни о чем судить нельзя, преступником может оказаться человек с самой безобидной и располагающей внешностью.
Маруся уже почти придумала способ узнать, где находился и чем занимался Пищик в дни убийства Семена и смерти Симы, когда ей позвонил Дремов и сообщил, что получил из архива Минобороны телефонограмму – ответ на их запрос. Голос у начальника гарнизона был какой-то странный.
– И… что там? – осторожно спросила Маруся.
– Думаю, тебе, Мария Васильевна, надо самой увидеть. Слышал, что у вас там запарка сейчас. Я сегодня тоже допоздна работаю, если сможешь часикам к девяти-десяти вечера вырваться, будет в самый раз.
В девять Маруся уже сидела в кабинете у Дремова. Верхний свет был приглушен, зато массивный письменный стол и часть придвинутого к нему буквой «Т» стола для совещаний ярко освещала настольная лампа с зеленым абажуром. Полковник поставил перед ней стакан чаю в узорчатом подстаканнике и пододвинул вазочку с печеньем.
– Угощайся, дочка, ты, наверное, оголодала за день на работе-то? Печеньице домашнее, Лариса моя испекла. Выпечка ей удается!
– Борис Евгеньич, не тяните быка за рога! – взмолилась Маруся. – Что там за телефонограмма?
– Вот, читай, – Дремов протянул ей бланк с напечатанным на нем текстом.
– В ответ на ваш запрос от… декабря 1976 года, входящий номер… та-та-та… на основании… та-та-та-та… сообщаем, – начала вслух читать Маруся, – что Гвоздарев Василий Ионович такого-то года рождения… та-та-та-та… Ох уж эти крючкотворы, когда они доберутся до сути? Ага, есть… сентября 1944 года награжден орденом Боевого Красного Знамени… Ну вот! – обрадовалась Маруся. – Что и требовалось доказать!
– Читай дальше, дочка, – тем самым странным голосом произнес Дремов.
– Такого-то апреля 1944 года награжден орденом Боевого Красного Знамени посмертно… Посмертно?!
Немая сцена длилась секунд сорок. Затем Маруся поднесла телефонограмму к настольной лампе и еще раз, шевеля губами, перечитала напечатанные на пишущей машинке строчки. Их смысл от этого, увы, не изменился.
– И что это значит? – обескураженно произнесла она.
– Ты меня спрашиваешь? – крякнул Дремов.
– Борис Евгеньич, а в архиве могли напутать? – с надеждой спросила Маруся. – Там же тоже люди сидят, людям свойственно ошибаться. Правда, фамилия, имя, отчество, год рождения, место рождения, время награждения – все совпадает. Но Василий Ионович Гвоздарев не погиб в сентябре сорок четвертого, он жив! Не может же быть двух совершенно одинаковых Гвоздаревых, один из которых погиб, а второй выжил? Или может? Нет, два однофамильца и ровесника вполне могли быть, но так, чтобы все данные как под копирку?!
– Напутать в архиве вряд ли могли, – подал голос Дремов, – не тот случай. Тем более я просил все очень тщательно проверить. Выходит, твой Гвоздарев – не Гвоздарев. Не тот Гвоздарев, за которого себя выдает.
– А кто он тогда? – растерянно спросила Маруся.