Пьемур смотрел, как Крэмб потянул за два кожаных ремня, скрещенных на его груди, перекинув их через голову, чтобы снять ранец из сыромятной кожи, висевший у него за спиной. Он открыл его и вытащил маленький складной стул. Затем порылся в ранце и достал кусок мела и грифельную доску среднего размера.
— Не торопись, Крэмб. Мне нужно время, чтобы отдохнуть, — Пьемур услышал властный окрик Тулана с места, где тот обосновался у основания толстого ветвистого дерева. Он увидел, что долговязый мужчина сложил руки за головой, затем вытянул ноги вперёд, скрестив одну над другой, и закрыл глаза.
— У тебя его будет полно, Тулан. Это будет только грубый набросок, который я сейчас нарисую на доске. Затем я скопирую мою работу на хороший пергамент, добавлю деталей, и только потом нарисую окончательный вариант в цвете. После того, как я его закончу, нужно сделать еще один рисунок, когда небо станет темным. Ты же говорил, что именно этого хотел Т'реб.
— Угу, — подтвердил Тулан, даже не потрудившись взглянуть на своего собеседника.
Крэмб наклонил голову и принялся затачивать острым ножом свой стилус; Пьемур заметил довольную улыбку мужчины, когда тот бросил короткий взгляд на сонного Тулана.
Пейзаж этой части побережья Южного Континента был действительно прекрасен, размышлял Пьемур, оглядев береговую линию, насколько хватало взгляда. Возможно, это даже самое красивое место на всём Перне, подумал он и почувствовал беспокойство, что его могут испортить в результате выполнения какого-то плана, который эти два человека осуществляли для Т'реба.
Подготовив всё к работе, Крэмб быстро закончил набросок и принялся перерисовывать пейзаж на тонкий пергамент, который осторожно достал из своего ранца и закрепил на тонком куске коры, расположив его затем у себя на коленях.
Устроившись поудобнее на дереве, Пьемур задумался, почему, ради всего святого, Т'ребу понадобился рисунок именно этого места. Сделав глубокий вдох, он заставил себя немного расслабиться. Тулан тихо храпел в тени, одной рукой, развёрнутой ладонью вверх, прикрыв глаза, словно в притворном ужасе
Мысль о Мастере-Арфисте навеяла Пьемуру воспоминания о его жизни в Форте. Одна лишь мысль об этом вызвала острую боль сожаления, которую Пьемур ощутил, как физический удар в грудь. Он упрямо мотнул головой. Пусть его жизнь в качестве ведущего солиста и закончилась, ему повезло, и он всё еще ученик Мастера-Арфиста! Воспоминание о событиях, имевших место три Оборота назад, перед тем, как его голос сломался, вспыхнуло в его голове, и он закрыл глаза, заново переживая каждую деталь.
В этот день он находился в главном музыкальном зале: хор исполнял невероятно сложное произведение в стиле а капелла, сочинённую Мастером Домиком. Никогда еще Мастер Домик не сочинял такой сложной музыки. Пьемур, как обычно, солировал, а участники хора изо всех сил пытались довести до совершенства все эти диссонансы и контрапункты, которые делали этот мадригал таким уникальным — и трудным для исполнения.
— Нет, нет
— Пьемур. Прошу, — сказал Домик, глубоко вдохнув, чтобы успокоиться, затем снова постучал палочкой, другой рукой пригласив Пьемура выйти со своего места в ряду учеников и встать лицом к хору. Встав рядом с Мастером Домиком, Пьемур увидел, как открылась дверь в музыкальный зал и вошел Мастер-Арфист Перна, за которым следовал Подмастерье Мастера-Арфиста Сибелл.
— Спой основную тему, Пьемур, — скомандовал Домик, продолжая глядеть на хористов, чтобы убедиться, что они не спускают с него глаз. Пьемур открыл рот, набрал воздуха, и время, как всегда, замедлилось для него. Он выдохнул первую ноту, и сладкие звуки разнеслись по всему огромному залу. Голос Пьемура наполнил комнату, было похоже, что в зал открылось окно, и через него вливается прекрасная музыка.