– Остается один вопрос: как же подобрать слово-ключ? – сказала я. Придав голосу уверенность, которой у меня на самом деле не было.
– Ага… или какой фильм посмотреть в кино, – ответил Орест и пожал плечами.
Я заподозрила, что расшифровать послание окажется довольно трудно, даже если Орест и распознал, какой был использован шифр.
– Там написано: «У инструмента есть ключ», – проговорила я. – Что имеется в виду? Он говорил об этом странном симфониуме? Или… тебе не кажется, что нам надо взглянуть на астролябию?
Я так надеялась, что Орест скажет «да»! Астролябию я не видела с самого дня летнего солнцестояния, когда Орест забрал ее себе. Он не хотел рассказывать мне, где ее спрятал, – из-за того, что в прошлый раз Эйгир обманом выманил у меня астролябию. Так что я его даже понимаю… Но астролябия такая красивая! Я столько раз о ней думала, мне до боли хотелось снова ее увидеть.
Орест смерил меня долгим взглядом, словно хотел что-то сказать. Потом вздохнул и отложил свои бумаги с шифром.
– Ладно, – буркнул он. – Но ты жди меня здесь.
Так что я сидела в его комнате на аккуратно заправленном покрывале и ждала, а Орест исчез где-то в глубине дома – пошел за астролябией. Ощущение было, как в рождественский вечер перед раздачей подарков.
Когда он вернулся с красным футляром, меня уже трясло от нетерпения. Заметив это, Орест дал мне открыть футляр.
Астролябия оказалась еще красивее и загадочнее, чем я помнила. Идеально круглая и блестящая, со всеми этими таинственными линиями и стрелками. С одной стороны виднелось своеобразное кольцо, которое можно было поставить в определенное положение, на нем – изящно вырезанные птицы, собака и… рыба. Я и не помнила, что там есть рыба! Спереди нанесены отметки, которые, как мы думаем, должны обозначать положение звезд. Звездные поля, как называет их Аксель. И еще стрелки, три штуки. Одна из них в виде перечеркнутой стрелы, как и родимое пятно на руке у Ореста. На задней стороне загадочные штрихи – а они, наверное, связаны с земным излучением, земными токами.
На передней стороне много всего написано, какие-то мистические названия звезд. И еще там есть два слова: Fides SCentia. Это означает «вера и наука». Логично, чтобы это и было ключевое слово! Так что мы снова попробовали ввести Fides Scentia. Но получилось не лучше, чем тогда, с шифром Виженера.
– Может быть, он имеет в виду имя какой-нибудь звезды, – задумчиво предположил Орест. – Придется мне попробовать каждое из них… Или это какое-то слово, написанное на симфониуме! Придется и их проверить…
Проверить-то можно, но это займет уйму времени!
Так приятно было сидеть дома у Ореста и весь вечер болтать о шифрах; мне не особо хотелось возвращаться домой. Но в конце концов я пошла.
Как я и подозревала, папы дома не было. А у мамы болела нога, и ее все раздражало.
– Где он болтается целыми днями? – сердилась она. – Прогулки в лесу полезны, никто не спорит, но его нет целый день! Кто-то должен сходить в магазин. У нас даже кофе кончился!
Мама сидела на диване со своим ноутбуком. На журнальном столике лежала куча каких-то бумаг.
Я сбегала в магазин и купила кофе, а когда вернулась, папа уже пришел и мыл посуду в кухне. На нем была большая просторная рубашка – теперь он носит только такие – и потертые джинсы. Волосы отросли и растрепались. Внезапно меня поразило, насколько же иначе он выглядел до болезни, когда я была маленькая. Тогда на нем всегда были строгий костюм и белая рубашка и он все время куда-то спешил. Теперь он никуда не спешит и отказывается надевать пиджак с белой рубашкой. А вот мама в точности такая же, как тогда. И так же спешит, когда бежит куда-то со своей компьютерной сумкой. Ну, кроме тех случаев, когда она совсем не может ходить.
Я подумала, уж не поругались ли они, и попыталась расслышать отзвуки ссоры в голосе папы, когда он позвал меня к столу.
Похоже, я стала гиперчувствительна к оттенкам в голосе. А что, если мама с папой все же собираются развестись?