Код Кощея. Русские сказки глазами юриста

Разумеется, никакое в мире законодательство не способно предусмотреть существование заколдованных царевен. Это обстоятельство не слишком-то беспокоит современных правоведов и простых обывателей. Не беспокоит на том основании, что мы всерьез полагаем, будто заколдованных царевен не существует. Однако же про теорию относительности Эйнштейна или про постоянную Планка мы знаем – они существуют. Но ни одно законодательство мира не учитывает теорию Эйнштейна. В земельном споре при определении размеров спорного участка никто не станет выяснять в суде, с какой скоростью участок летит, тогда как, согласно Эйнштейну, от скорости зависит размер. Законы Эйнштейна понадобятся нам не раньше, чем мы отправимся путешествовать на межпланетных кораблях, до этого момента нам достаточно законов РФ или, максимум, международного права.

Наш мир незыблем и приземлен. Мы имеем наглость думать, будто изучили более или менее все возможности, предоставляемые жизнью. Тогда как герои русских сказок живут в неведомом мире, зыбком и меняющемся.

В меняющемся мире нету судьи мудрее, чем жребий. И нету права выше, чем право стрелы.

Вкус меда, или Свидетельство против себя

Сказки про хитрую Лису и глупого Волка приводят меня в состояние глубокого уныния. Будучи российским гражданином, я искренне грущу всякий раз, когда Волк попадается на хитрости Лисы. Я грущу по той простой причине, что век за веком миллионы людей в моей стране ведут себя так же, как этот злосчастный Волк. То он хвост засунет в прорубь и сидит, приговаривая: «Ловись, рыбка, большая да маленькая», до тех пор пока хвост не скует льдом и пока не прибегут мужики с дрекольем и не изобьют до полусмерти незадачливого рыболова. То он, избитый до полусмерти, несет совершенно здоровую Лису и слушает ее издевательскую присказку: «Битый небитого везет». Почему все это? Откуда такая доверчивость?

Или взять хоть эпизод с медом, кочующий из сказки в сказку. Волк и Лиса живут вместе. У них есть бочонок меда. Однажды ночью Лиса сжирает мед, а остатками вымазывает спящему Волку живот. А наутро, когда Волк просыпается, она же Волка и обвиняет в том, что тот съел мед. В качестве доказательства своих обвинений Лиса указывает на волчий живот и говорит: «Вот же он, мед. Ты его съел ночью, а он проступил у тебя сквозь живот наружу».

И – о ужас! – Волк соглашается. Волк подтверждает абсурдные обвинения в свой адрес, легитимизируя чудовищную лисью ложь чистосердечным признанием. Волк добровольно берет на себя епитимью за преступление, которого не совершал. Вы спросите, зачем он это делает? За тем же самым, зачем подсудимые сталинских судебных процессов поддерживали чистосердечным признанием абсурдные обвинения против себя.

Смотрите. Волк точно знает, что не ел никакого меда. Но что, если он лунатик? Что, если он съел мед в припадке снохождения или помешательства? Что, если у него амнезия или болезнь Альцгеймера? Волк точно знает, что не ел никакого меда, но предпочитает не поверить самому себе, чем не поверить Лисе.

Почему это? Потому что Волк от Лисы зависим. Волк просит у нее советов по самым наипустяшным поводам. Волк – как ребенок и поэтому предпочитает посчитать себя идиотом, нежели Лису – обманщицей.

Представьте себе, что Волк настаивал бы на своей невиновности. Тогда пришлось бы признать, что мед съела Лиса – больше некому. Тогда пришлось бы разорвать с Лисой всякие отношения и охотиться самостоятельно. Не у кого было бы спросить, как ловить рыбу. Не у кого было бы спросить, как пробраться в курятник. Не на кого было бы переложить ответственность за свои поступки. Как выясняется, ответственности Волк боится больше, чем ложного обвинения.

Растерянный Волк смотрит на свой измазанный медом живот и говорит: «Ну ладно. И правда – мед проступил сквозь живот. Значит, и правда я его съел». Волк хочет быть виноватым, лишь бы не оказаться правым, то есть самостоятельным. Понятно же, что мед не проступает сквозь живот, если наесться меду. Но Волк соглашается. Он как ребенок. Он рыбу ловит хвостом. Он не отличает мозги от теста. Он ребенок и больше всего на свете боится, что Лиса перестанет им руководить. Именно поэтому Волк и принимает любую улику против себя, даже абсурдную.

Чистосердечное признание только в архаичных культурах считается доказательством вины. На этом зиждется вся архаическая система дознания, то есть пытки. Под пыткой признаешься в чем угодно. Пытка не устанавливает истину, как не устанавливает истину и чистосердечное признание, данное в ответ на абсурдную улику, что мед, дескать, проступил сквозь живот.

А если пытка и чистосердечное признание не устанавливают истины, тогда зачем они нужны и кому? Ответ парадоксален: пытка и свидетельство против себя нужны обвиняемому ради сохранения собственной веры в справедливость и мудрость того, от кого обвиняемый зависит.