— Покажи, — Печенька прочесала пальцами волосы и, сорвав с запястья резинку, собрала их в хвост.
Какое ей вообще дело?
— Сам справлюсь, не маленький, — Люк сдвинул брови и сильнее сжал кулак.
— Покажи, сказала.
Коротко и сурово. До мурашек на затылке.
Она требовательно протянула к нему руку с веснушками на пальцах. С каких пор она стала такой невыносимо напористой? А, да. С рождения. И прямо совсем недавно скрутила его в узел, пережевала и выплюнула. Почти в прямом смысле. Пора бы научиться ей отказывать. Но он только закатил глаза, медленно повернулся и протянул кулак. Вышло как-то само собой.
Пальцы снова осторожно разжались, открывая ладонь. Еще полдюйма… В комнате стало неестественно тихо. Перед глазами предстала вся алая, сочащаяся кровью полоса. От середины большого пальца до середины ладони. Болезненное покалывание вернулось, Люк замер и сильнее сжал челюсти.
Дерьмо-о-о… Самовнушение, конечно, вещь прекрасная, но не в этот раз. Это не просто царапина. Это, мать её, расщелина. Ч-ч-чёрт. Самое время впечатлительным девочкам отойти подальше и закрыть дверь с обратной стороны. Люк тяжело сглотнул и поднял взгляд на белое лицо перед собой.
Плотно сжав губы и нахмурившись, Джекс внимательно рассматривала порез. Молча. Между бровей появилась складка, и вообще всё лицо сделалось ужасно сосредоточенным. Она явно не собирается сбегать. Как же так, как же так? Люк вскинул одну бровь, но Печенька традиционно не посмотрела ему в лицо. Она потянулась к своему волшебному ящичку, достала кусок ваты и прозрачную бутылочку и зубами содрала с неё маленькую крышку.
Молчание уже начало сжимать голову стальными обручами.
— А я думал, у нас с тобой стадия избегания, — Люк хмыкнул, глядя на эту уверенность в себе.
Медные ресницы дрогнули, Джекс подняла взгляд и прямо заглянула ему в лицо.
— Ты бы жаткнувся, — холодно бросила она с крышкой в зубах.
И в следующий момент бутылка перевернулась над ладонью. На рану полилась тонкая струйка прозрачной жидкости, руку обожгло огнём, и Люк конвульсивно дёрнулся. Мать твою нахрен! В глазах защипало, он резко втянул воздух сквозь сжатые зубы.
— Я ранен! Можно меня не добивать? — попытался убрать руку, но её тут же перехватили холодные пальцы и сомкнулись на запястье.
Совсем слабо по сравнению с мужским захватом. Но Люк снова замер. Джекс вложила в ладонь вату, насильно сжала его пальцы и только теперь достала изо рта крышку. Надела её обратно на бутылку и отбросила в сторону.
— Что здесь произошло?
— Ничего особенного.
Она тут же подхватила из ящика наполовину сдавленный тюбик и, глядя только на него, отвинтила крышку.
— Прямо-таки ничего?
Её самообладанию можно позавидовать.
— Струна лопнула, — Люк отвёл взгляд на лежащую на полу гитару. Там, между хорошо натянутых струн, свободно болтались концы одной порванной. Стерва.
— Просто так взяла и лопнула? — На порез опустилась прохлада. Мазь? Крем?
— Ага.
— Люси, — прозвучал строгий голос.
По рукам побежали мурашки. Прохлада исчезла. Вместо нее в щёку будто впилось что-то острое. Люк непроизвольно повернулся и встретился с колючим, испытующим взглядом. В глазах-бусинках застыл укор. И вопрос. Чёрт.
— Ладно, — он закатил глаза. — Возможно я немного не рассчитал силы, когда лупил по ней.
— Зачем? — Джекс вынула из коробки рулон бинта и замерла.
Женщина-каток. Ну да, конечно, сейчас самое время рассказать слезливую историю о том, как он с осени ничего не может.
— Забей. Творческий процесс, — Люк коротко отмахнулся и вопросительно выгнул брови: — И всё-таки мы с тобой уже разговариваем? Или это временная акция?
Перевод темы — это прекрасно. Джекс, которая уже было принялась распаковывать бинт, спокойно повела плечиком.
— Могу уйти, если хочешь.
А на лице отразилась полное смирение. Боже… Люк снова закатил глаза. Даже боль в ладони на мгновение притупилась. Вообще-то он уже просил её уйти, но она осталась. А теперь так легко сдалась?
— Бинтуй давай, раз уж начала, — он рывком подсунул руку ближе к ней и указал на неё подбородком.
Джекс поджала губы. Несколько мгновений пристально всматривалась в его лицо, но вот молча отковыряла край бинта от рулона и так же молча приложила его к порезу. Холодные пальцы снова коснулись саднящей кожи. Бинт медленно и аккуратно забегал вокруг ладони.
Люк сглотнул и прикрыл глаза. Остались только звуки и ощущения. Шуршание бинта, мягкие прикосновения. Джекс ненавязчиво повернула его ладонь так, как удобно ей. Случайно мазнула пальцами по запястью, и по руке прошла мелкая, незаметная дрожь. Люк глубоко вдохнул и медленно, тихо выдохнул.
Её не хватало. Не дрожи, конечно. И не боли из-за собственной горячности.
В последние дни Джекс будто исчезла. Она всё это время была рядом, спала за стенкой, её присутствие ощущалось каждым нервом. Но это всё не то. Раньше казалось, что её открытый взгляд и сведенные строгие брови — нечто само собой разумеющееся. Но стоило этому пропасть, как находиться поблизости стало невозможно. Когда Джекс при встрече смотрит строго в пол, теряется какая-то важная часть привычной, устойчивой жизни.