Костя тогда даже обиделся на этого незнакомого папашу — нашел кем пугать. Но сынишка умолк так быстро и попросился к отцу на ручки.
И Костя вспомнил этот незначительный эпизод и увидел наконец себя глазами и этой старушки, и мальчугана. Стар и мал. Вот кто видел в этом костюме какое-то смутное зло и угрозу.
Остальные же уже стояли сзади и теребили его, чтобы увековечиться рядом с таким необычным персонажем.
— Вы свободны? — чирикнули ему веселые три девчушки. — Можно?
Костя сдался. Но впервые за все дни своих этих подработок, он подумал, что зря не пошел с Павликом, который приглашал его разгружать вагоны по ночам.
Но Косте этот труд показался чрезмерно тяжким, лучше уж с туристами общаться — легче, и денег больше.
Но в ушах все еще мерещился и сильно звучал визг бабушки.
“Как она там?” — подумал с тревогой Костя.
Он повернулся к зовущим его девицам и сказал довольно грубо:
— Пауза!
И, ничего не объясняя, вошел в довольно мрачный темноватый дворик. Сел на лавку, положив на нее и футляр, подстелил газету, расчехлил булочку от шуршащего целлофана. И только собирался полакомиться любимой выпечкой, как увидел ту же бабку из киоска, она не спеша входила во двор. Наверное здесь жила. Она несла в руках белую, но пожелтевшую от времени сумку. Она шла задумчиво, губы ее о чем-то шуршали, тихо, только для нее.
Костя подумал, что это такая удача. Он сейчас извинится и объяснит, что это шутка такая — костюм палача. И что это просто его такая работа.
Он встал и сделал шаг навстречу бабушке. Он боялся испугать ее еще раз, поэтому сразу попросил:
— Не пугайтесь…
А старуха и не собиралась на этот раз пугаться.
Она смело рванула на своих, казалось, слабых ногах, подскочила к Косте и огрела его своей старой иссохше-колючей сумкой. Да так! Что с него слетел его форменный колпак.
— Брысь, брысь! — гнала она его сумкой. — Нечисть какая.
Костя старался увернуться от этого странного и мощного налета.
Он выбежал со двора. И колпак его, и красные его перчатки — остались. Но Костя не стал возвращаться за ними, не потому, что он убоялся какой-то старухи. А потому, что он уже знал, что никогда уже не наденет этот костюм и не будет трясти футляром пустым от топора. Кстати, и он остался тоже на лавке. И еще он знал, что жена Лена, и как она будет недовольна.
“А, и пусть”, — Костя решил позвонить Павлику по поводу разгрузки вагонов.
Костик шел по улице, без колпака, перчаток и пустого футляра для топора.
И уже никто не бежал к нему в объятья из многочисленных туристов.
Он услышал, как кто-то, обогнав его, спросил у приятеля:
— Это кто?
— Не знаю… Чмо какое-то.
И друзья рассмеялись, пошли дальше.
Улыбнулся и Костя. Он был рад услышанному о себе. Как будто вручили ему новое звание и новые погоны. И пошел домой, порадовать этим и жену Лену.
Она конечно же будет ругаться за испорченный костюм, но он попытается ей рассказать, что-нибудь несусветное, придумать. Он только не расскажет ей о скромной старушке, которая огласила ему и исполнила приговор.
Ви-за-ви
Утром на рассвете даже чайки были розовыми, необычного такого румяного цвета, будто потрудился над ними модный какой-нибудь визажист.
Настя долго смотрела на дивно окрашенных птиц. Так долго, что теперь они уж точно стали частью ее жизни. А она стала частью их жизни, потому что щедро скормила им батон.
Настя шла домой по тихой ранней улице и сильно удивилась, встретив вдруг Костю, милого бородача из соседней квартиры. Ему-то чего не спалось? Она поздоровалась с ним, но он быстро ответил и отвернулся от нее, стал копаться под капотом своей машины.
— Проблемы? — легкомысленно спросила Настя и, не ожидая ответа, хотела зайти в парадную.
Но Костя вдруг всхлипнул:
— И ты уже знаешь?
Настя неуверенно кивнула, а Костя вдруг, не стесняясь, заплакал.
Настя испугалась в непонимании этих слез. Подошла к Косте поближе.
— Ушла. С детьми. Вчера.
“Ну, и пусть! Ну и пусть”, — хотелось сказать Насте. Но она молчала.
— Стыдно! Как стыдно! — приговаривал Костя, вытирая мокрое лицо испачканными в мазуте руками.
Настя достала сигаретку и закурила. Предложила Косте, но тот отказался, вместо этого вынул из кармана куртки красивую изящную фляжечку, сделал из нее глоток.
Они помолчали, Настя вспомнила, что о непутевости жены Кости она слышала, не один раз. Судачили о ней часто и со смаком. Жена была красавицей и всегда очень независимо держалась. Отдельно от всех. А это, понятное дело, вызывало тугую досаду и желание откусить от неё кусочек, а потом жевать, жевать. Но тормозило от исполнения сего акта только то, что эта красавица даже и не заметила бы сего грязного жеста.
Она всегда шла сквозь двор, сквозь людей в нем, к машине, садилась в нее и исчезала в загадочное мгновение.
Настя постояла еще молча немного возле Кости и, не понимая, что она ему может сказать в утешение, просто докурила сигаретку.
“Ну и пусть!” — хотела сказать она. — “Ну и пусть!”
Но промолчала, улыбнулась и пошла домой.
Костя нагнал ее и попросил ведро воды — хотел помыть машину.
— А дома не могу… Туда… там Елена Павловна.