Код одиночества

– Твой язык тебя когда-нибудь до могилы доведет! – бросила в сердцах Ольга Трофимовна. – А теперь ступай к себе. И не забудь деньги мне оставить!

Анфиса, уже припрятавшая ассигнации в сумочку, была вынуждена, мысленно проклиная скупую мать, выложить их обратно на стол. «Чует мое сердце, – подумала женщина, – с девчонкой еще придется повозиться. И мать ишь на старости лет нашла себе забаву – внучку растить, дочку дочери-убийцы, подохшей в Сибири на каторге! Впрочем, кто знает, сколько девчонка протянет. Может, окочурится, тогда и проблем будет меньше».

В конце октября Временное правительство было свергнуто, и к власти пришли большевики. Впрочем, Ольга Трофимовна в политике не разбиралась, сожалела только, что нет больше царя-батюшки, который как-никак был помазанником Божьим. Однако вслух свои мысли Птицына никогда не произносила, хотя и хранила за иконами фотографию императорской фамилии, купленную еще в далеком 1913 году на трехсотлетие династии Романовых.

Времена настали неспокойные, лихие. Прежние хозяева, у которых Ольга Трофимовна убиралась (в основном холостые адвокаты, врачи, а также представители так называемой богемы), вдруг или отказались от услуг, или исчезли в неизвестном направлении из Петрограда. А наведавшись к одному из клиентов, Аркадию Эрнестовичу Череповецкому, модному психоаналитику (это доктор, что у богатых за бешеные деньги души разговорами о детстве врачует, как уяснила для себя Ольга Трофимовна), нашла его в квартире мертвым, с проломленным черепом, – судя по всему, того ограбили. Крестясь и поминая ежесекундно имя Господне, Ольга Трофимовна покинула апартаменты и больше туда не ходила, не забыв, однако, стереть с дверной ручки свои отпечатки (суд над Варей многому ее научил), а ключ от квартиры покойного психо-аналитика выбросила в Неву.

Новая, именовавшаяся отчего-то Советской, власть ратовала за всеобщее равенство и собиралась строить коммунизм. С каким таким хреном едят тот самый коммунизм, Ольга Трофимовна не ведала, однако понимала: страну лихорадит, как смертельно больного, и, не исключено, будет совсем худо. На такой случай у Ольги Трофимовны было припасено тридцать семь золотых червонцев – она скопила их за многие годы и прятала в большом сундуке, прикрыв сверху плоской деревяшкой – фальшивым дном. Анфиска ничего о червонцах не ведала, иначе бы давно выклянчила на нужды своих детишек или попросту сперла: за дочерью водился такой грешок.

Одной с Варей женщине ни за что было бы не управиться, но не иначе как Господь послал ей на помощь чиновницу Истыхову, что жила со своим мужем на четвертом этаже дома, где обитала в каморке Ольга Трофимовна. Истыхова звалась Мариной Львовной и была молодой, избалованной, однако весьма приятной в общении особой. Сталкиваясь с Ольгой Трофимовной на лестнице или в подъезде, она неизменно здоровалась, причем делала это первой. А ведь другие жильцы если и замечали Птицыну, то цедили сквозь зубы что-то непонятное только после того, как Ольга Трофимовна первой громко приветствовала их.

Марина Львовна около года назад потеряла второго ребенка – беременность вновь завершилась выкидышем, и врачи заявили, что третья беременность может закончиться для Истыховой летальным исходом. Господин (вернее, по-нынешнему товарищ) Истыхов, Александр Фридрихович, высокий чопорный субъект в пенсне и с рыжими бровями, высокопоставленный работник некогда министерства, а теперь Наркомата финансов, обожал супругу и заявил, что ему не нужны дети: он счастлив и со своей Мариночкой. Однако Марина Львовна желала во что бы то ни стало ребеночка, считая, что без оного ее жизнь, в общем-то, очень комфортабельная, не имеет смысла.

Поэтому, разведав, что у Птицыной появилась внучка, Марина Львовна наведалась к Ольге Трофимовне и сразу же пленилась Варей.

– Что за прелестный ребенок! Именно такой я представляла свою собственную дочку! – восторгалась она. А затем печально добавила: – Ту самую, которой у меня никогда не будет.

Ольге Трофимовне туго приходилось с Варей – женщина отвыкла уже вставать по пять раз за ночь, да и титьку-то ребенку дать не могла, приходилось тратиться на коровье молоко, а цены в Петрограде, и до революции не маленькие, после оной резко поползли вверх. Золотые червонцы быстро убывали, из клиентов у Ольги Трофимовны осталось только три человека, да и то профессор Аполлинарий Диогенович Сичко собирался за границу, чтобы переждать, как он туманно выражался, «период кровавых сатурналий в необъятной империи скифов». А сие значило, что Ольге Трофимовне грозило остаться без работы, – кому ж требовалась уборщица, если на дворе революция? И как она тогда будет кормить себя и внучку? На Анфиску надежды нет – та жила неплохо, но вечно жаловалась, что денег нет, и сама норовила занять у матери «до Пасхи», чтобы потом попросить отложить уплату долга «до Успения», а затем и вовсе про него забыть.

Глава 21

В начале декабря к Ольге Трофимовне наведалась уже в который раз мадам Истыхова и сделала заманчивое предложение. Начала она издалека.