Код Онегина

Витийством резким знамениты,
Сбирались члены сей семьи
У беспокойного Никиты,
У осторожного Ильи.
У них свои бывали сходки.
Они за рюмкой русской водки,
Они за чашею вина
Порой сидели дотемна,
Но не от водки там пьянели:
В тумане споров и легенд
Там замышляли свой конвент;
Им представлялось в буйном хмеле,
Что вольность — юная жена,
И грудь ее обнажена.

Друг Марса, Вакха и Венеры,
Тут Лунин дерзко предлагал
Свои решительные меры
И вдохновенно бормотал,
Читал свои ноэли Пушкин,
Меланхолический Якушкин,
Казалось, молча обнажал
Цареубийственный кинжал.
Одну Россию в мире видя,
Преследуя свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал,
И, цепи рабства ненавидя,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.

Так было над Невою льдистой.
Но там, где ранее весна
Блестит над Каменкой тенистой
И над холмами Тульчина,
Где Витгенштейновы дружины
Днепром подмытые равнины
И степи Буга облегли,
Дела иные уж пошли.
Там Пестель, что с Юшневским вместе
Отряд из Брутов набирал,
Холоднокровный генерал
И Муравьев, апостол мести:
Он, полон дерзости и сил,
Минуты вспышки торопил.

Сначала эти заговоры
Между лафитом и клико
Лишь были дружеские споры,
И не входила глубоко
В сердца мятежная наука.
Все это было только скука,
Веселье молодых умов,
Забавы взрослых шалунов…
Казалось, их союз случайный -
Игра… но дело решено:
Узлы к узлам, к звену звено -
И постепенно сетью тайной
Оплел Россию. В декабре
Наш царь дремал — и вдруг помре.

Когда б вослед за старшим братом
Воссел на троне средний брат,
Чей голос громовым раскатом
Гонял войска на плац-парад,
Когда бы к вящей русской славе
Великий князь в своей Варшаве
Сказал решительное «да» -
Все завернуло б не туда.
Однако князя Константина
Влекла не снежная страна,
А полька, юная жена,
Да полкового карантина
Ружейный запах войсковой…
И он качает головой.

Сенат, безвластья не желая,
Несмелым росчерком пера
На трон возводит Николая -
И мыслит гвардия: пора!
Она любила Константина;
Солдатам, впрочем, все едино -
Что Константин, что Николай,
Когда прикажут — помирай.
Войска на площади Сената
В холодном, пышном декабре
Стояли зябнущим каре,
Подобьем черного квадрата,
И царь, предчувствием тесним,
Слал Милорадовича к ним.

Убив его, Каховский грозный
Ускорил горестный финал.
Когда сгустился дым морозный
И вечер медленно скрывал
Собора будущего остов, -
Уже науськали профостов,
И в туже ночь бунтовщиков
К ответу взяли, как щенков.
Иные не были готовы
Убить законного царя,
Иные сдались, несмотря
На неизбежные оковы, -
И пять безумных, лучших лет
Пропали зря… а впрочем, нет.