Код Онегина

С тех пор российские напасти
Воспроизводят тот же ряд:
Приходит время смены власти,
О коем долго говорят;
Желает тайная дружина
На троне видеть Константина,
Хоть говорят, что Константин -
Дундук, мерзавец и кретин;
Он отрекается от трона,
Который занят подлецом
Со злобным, маленьким лицом,
Кривым, как будто от цитрона;
Войска, не чувствуя стыда,
Идут на площадь — и тогда…

В моем магическом кристалле,
Туманном, впрочем, как авось,
Я вижу: вот они восстали -
И вот им нечто удалось.
Переворот в Отчизне милой
Возможен лишь военной силой
И на обед, и на фриштык
В такое время нужен штык.
Хоть я немного знаю вуду,
Как всякий истый Ганнибал, -
Но мне претит кровавый бал,
И я блистать на нем не буду;
Лишь осторожно намекну,
Подобно сказке или сну.

Раз, в октябре багрянолистом,
Все там же, около дворца,
За маленьким авантюристом
Толпа, покорна, как овца,
Пойдет с оружьем наготове
И власть возьмет почти без крови;
Другой же раз, сто лет спустя,
Глазами пылкими блестя,
Она на площади сойдется,
Сплотится некуда тесней,
Причем солдаты будут с ней
Под руководством инородца;
Солдаты будут в большинстве.
Все это сделают в Москве.

Всесильный Он, чье имя страшно,
И я его не назову,
Укажет — «Вот Кутафья башня!» -
И поведет туда Москву…
Толпа пойдет со стоном страсти…
То будет время смены власти.
И я, робеющий пиит,
He знаю, кто за ним стоит -
За повелителем, тираном,
Что вышел прямо из толпы:
Его поклонники слепы
И одурманены Кораном,
Однако вовсе не Коран
Их слепо гонит на таран.

Увы, таков уж русский опыт
На местных сумрачных ветрах,
Что вся свобода наша — шепот,
А все права — безвидный прах.
Так повелось, что людям чести
Привычно собираться вместе
Лишь для того, чтоб хаять власть
И после этого пропасть.
Вот так, как мерзостная сводня,
Тиран под знамя соберет
Солдат, поэтов и народ…
Но это будет не сегодня,
А в год две тысячи восьмой,
Прошитый красною тесьмой.