Код Розы

Обоих била крупная дрожь. Судя по лицу Филиппа, больше всего ему хотелось закатить Озле пощечину. А ей хотелось вцепиться в его лицо ногтями и расцарапать до крови. С другой стороны, немного бы потребовалось, чтобы они упали друг другу в объятия, – и так было всегда. Заставив себя отвести взгляд, она уставилась на рельсы: прибывал очередной поезд. Они дождались, чтобы новый поток пассажиров миновал их, спеша к лестнице. Дождались, чтобы поезд ушел и перрон снова опустел.

– Возможно, тебе лучше вернуться домой. – Голос Филиппа снова звучал ровно. – Поговорим, когда меня отпустят с «Уэлпа» больше чем на один вечер.

– Ты предлагаешь вернуть все, как было?

– Вернуть все, как есть, Оз. Ты ведь знаешь мои чувства к тебе. Ничего не изменилось.

– Прости, Филипп. Я уже отдала тебе четыре года своей жизни, и что-то мне не хочется тратить на тебя еще больше чувств. – Слова царапали ей горло, как осколки стекла. – Ведь теперь я знаю, что ты готов вырядиться королевским жокеем, едва лишь кузину Елизавету выведут из конюшни и поставят у стартовой черты.

– Не смей говорить о ней как о лошади! – возмутился он. – У нее ведь есть чувства.

– И у меня тоже. – Озла попыталась сглотнуть, чтобы избавиться от кола, застрявшего в горле. – Ты ее любишь?

– На Рождество я обнимался с тобой. Неужели ты думаешь, что после этого я бы немедленно влюбился во вчерашнюю школьницу?

– Не знаю. А чего ожидала бы твоя семья? – Пауза. – Смог бы ты полюбить ее? – Эта пауза была самой длинной за весь вечер. Сердце Озлы сжалось, как будто отстраняясь от него. – Думаю, это значит «да», – выдавила она.

Он уставился себе под ноги, как если бы видел там не вокзальный перрон, а что-то другое.

– Мир, в котором она живет, это… На Рождество мне довелось увидеть их всех в домашней обстановке. Ее семья совсем не такая, как моя, они не разбросаны по свету, не погружены в вечные склоки. «Наша четверка» – так всегда говорит король, и слышала бы ты, как гордо он это произносит! Обычный мужчина, его жена и две дочери – вот кто они, когда остаются одни. Никакой пышности.

– Никакой пышности? У семейства, которое владеет добрым десятком дворцов?

– А знаешь, чем они занимаются в этих дворцах? Пьют чай, слушают граммофон и смеются, а собаки барахтаются у всех под ногами. Маргарет читает журналы, ее мать беседует о лошадях, Лилибет с отцом ходят на пешие прогулки… И я мог бы стать частью этого, – негромко закончил Филипп.

«Вот к этому тебя и тянет», – подумала Озла, и сердце ее совсем упало. Дело тут не просто в принцессе, достойной партии для принца, и даже не в том, что его родственники это одобряют. Вместе с принцессой Елизаветой он бы получил то, перед чем не способны устоять люди, лишенные дома, – то, чего Озла и сама отчаянно желала. Филипп получил бы семью – уже готовую, сплоченную, любящую. В одной упаковке и семья, и будущая королева Англии, причем девушка серьезная, не какая-то светская дурочка.

Конечно, для мальчика, выросшего без дома, это просто оазис посреди пустыни. А мальчик со временем стал мужчиной с амбициями. Озла слишком хорошо знала Филиппа, чтобы не понимать, что амбиции у него есть. Ну а какой мужчина на его месте – одинокий, лишенный всего – откажется от подобного? Положение в обществе, богатство, влияние, да еще и в сочетании с любящей семьей и девушкой, которую, как ему кажется, он вполне смог бы полюбить?

Никто на его месте не отказался бы, заключила Озла.

– Я пока не могу об этом думать, – продолжал Филипп. – Пусть сначала закончится война. Сейчас просто некогда. Но Лилибет сказала, что будет по-прежнему мне писать. Она никогда и не прекращала. – Он перевел взгляд на Озлу: – А ты прекратила.

Озла резко выдохнула, как от удара под ребра.

– Я рассказал тебе такое, о чем не рассказывал никому, Оз. О мысе Матапан, о том, как я высвечивал цели в темноте и смотрел, как они идут ко дну. И вот я снова ухожу в море, а ты вдруг перестаешь писать. Вот я и решил, что ты, видимо, остыла, отстраняешься, и мне следовало бы отпустить тебя, потому что да, ты права, я не начинал отношения с тобой с мыслью, что это надолго. И в таком случае, если ты хочешь отстраниться, твое право, и надо тебе это позволить. А потом я возвращаюсь домой, и на Рождество ты падаешь ко мне в объятия, как будто ничего не произошло, и снова кружишь мне голову, но так и не объясняешь, почему раньше прервала связь. Ты даже не сказала, напишешь ли мне снова… Может, я и ввел тебя в заблуждение, но ты и сама не без греха. Ты тоже ввела меня в заблуждение.

Ах, как хотелось Озле заорать: «Я не виновата! Я защищала тебя – я отстранилась, чтобы от тебя отстала контрразведка!» Но ничего этого она сказать не могла. Он еще немного подождал объяснений, но Закон о государственной тайне свинцовым ошейником сдавил ей горло.

– По крайней мере, с Елизаветой я точно знаю положение дел, – сказал он наконец.